Языческий алтарь - [43]

Очутившись в лазарете, вдали от боев, действующих как морфий, Эфраим грезил, сомневался, скучал и размышлял. Без радио, книг, развлечений, без клочка бумаги, на котором можно было бы что-то записать или нарисовать, он был вынужден замещать воспоминаниями отсутствующую почту. Стоял май. В Коль-де-Варез это было время пыльцы, первого пчелиного медоношения, подлеска, полного зеленого света, пробуждения и возрождения каждой клеточки всего живого. На восходе солнца на открытых местах собирались тетерева, чтобы танцевать свои брачные танцы – смесь испуга и исступления. В этом месяце линяют горностаи. Белогорлые куницы производят на свет свое слепое потомство. Одинокий самец серны забывает о самках, ради которых он изнурял себя зимой. Вдоль долины, еще купающейся в тумане, просыпаются друг за другом розовые и сиреневые сады, арены сражения запахов, где горький миндаль одерживает верх над нежной акацией. Над высокогорными лугами, скользя на склонах и скалах, покачиваются, как кающиеся грешницы в белых одеждах, волокнистые сгустки тумана. Повсюду тают, сочатся влагой, капают, приходят в движение снега, трескаются, лопаются, расползаются льды, издавая лязг сталкивающейся брони и пуская лужицами солнечные зайчики. Нет ни одного покатого места, где не бежала бы холодная вода. Даже самый тщедушный стебелек поворачивается к солнцу, самый мелкий камешек обзаводится собственным ароматом.

Снова и снова вспоминал он время, когда его считали гением гор за то, что ему все было любопытно, что он все быстро схватывал и уже не выпускал из рук красное яблоко, от которого раз откусил. Тщета тщет. Пыль тщеславия. Любые дарования – всегда недоразумения. Он ничего не совершил из того, чего от него ждали. Но разочаровал ли он Бьенвеню тем, что бросил учиться, или, наоборот, проявил преданность? Внутренний голос подсказывал, что он никогда не предавал своего опекуна, Лиз, Телонию, никогда не смирялся с их исчезновением, никогда не расставался с тем, что когда-то любил, и что однажды он сумеет это доказать.

После недельного отдыха он покинул в утренний час лазарет полубригады с тремя другими выздоравливающими. Им предстояло преодолеть двадцать километров, чтобы вернуться в батальон. Воздух был теплый, погода ясная, дорога для тренированных людей не представляла труда. Эфраим еще не до конца оправился после обморожения и быстро отстал от своих спутников. Через час его нагнал фургон с продовольствием.

– Впервые вижу, чтобы ты волочил ноги! – крикнул ему, приоткрыв водительскую дверцу, Жан Сокдело, уроженец Виллар-де-Ланс, тоже служивший раньше в Барселоннет.

Вопреки запрету Сокдело пригласил Эфраима в кабину. Дважды он, руля своим грузовиком, избегал смерти при бомбежке дороги, но рассказывал об этом без всякого тщеславия, а просто с удовольствием. Вся рота ценила его за цельность и великодушие и уважала его страсть к машинам и механике. Свой разговор он непременно украшал короткими поэмами: «передняя часть кулачкового вала», «стержни вращения», «клиновидные рессоры», «механический тормоз»… Со своими рябыми щеками, короткими усами щеточкой и драчливыми повадками он был неотразим для женщин, к которым был равнодушен, но не пользовался никаким успехом у тех, к которым его тянуло. Старая трагедия!

Грузовик быстро обогнал троих пешеходов и доставил Бенито в расположение батальона. Сокдело покатил дальше. Немного позже, днем, Эфраим узнал, что на дорогу сбросил бомбы одиночный самолет и что все трое его спутников мертвы.

Отчаянная победа

Бои шли весь май. Двадцать шестого числа генерал Бетуар, командующий французскими силами в Норвегии, получил приказ покинуть страну. Он расценил этот приказ как несвоевременный. Вот как он объяснял это потом: «Грузиться на суда на виду у неприятеля, занимающего Нарвик, значит подставить наши войска, места посадки, наши корабли под удар немецкой авиации, навлечь на себя наихудшую из катастроф… Мы атаковали и захватили Нарвик, уже получив приказ об эвакуации, затем, приступив к ней, преследовали противника и, прижав его к шведской границе, оставили на позициях, откуда он уже ничего не видел. Только после этого мы незаметно отчалили…»

Двадцать восьмого мая после суток боев 13-я полубригада Иностранного легиона при поддержке норвежских солдат, английского флота, польского подразделения и батальонов стрелков завладела Нарвиком. Бенито участвовал в преследовании нацистских войск, отходивших с боями в сторону Швеции, но в город не входил, поэтому его не встречали норвежки в штанах веретеном и красных джемперах, произведшие на французов неизгладимое впечатление.

На следующий день после победы главные силы Северного экспедиционного корпуса стали отходить, выполняя план эвакуации. Их заменяли подразделения Легиона. Такой поспешный уход с позиций, захваченных накануне, показался бойцам безумием. В роте Бенито, где погибло тридцать человек и было около сотни раненых, в отступление отказывались верить до последней минуты. Еще больше их изумляло то, что солдат везли в грузовиках в деревни Ромбаксфьорда, где сажали небольшими группами на пуфферы, норвежские рыбачьи баркасы, на них доставляли на миноносец «Эрроу», а уже с него – на теплоходы, ждавшие в открытом море. Англичанам хватило по крайней мере ума реквизировать двухтрубный «Ормонд» – старого трудягу с Восточной пассажирской линии, и «Монарха Бермуд» – шикарный плавучий отель довоенной поры с Бермудских островов.