Языческий алтарь - [34]

– Ты явился вовремя: в твоей колоде как раз не осталось карт.

– Как это «в колоде не осталось карт»?

– Почему ты не женился на моей дочери Элиане, которую я у тебя поселил?

– Это не поздно сделать и теперь, – сказал фермер.

– Нет, поздно! Мы с Лиз уже назначили день твоей смерти. Выбирай косу себе по вкусу, а я ее наточу…

Пробудившись, Бьенвеню облачился в белую рубаху и почти новый полосатый костюм, надел серо-жемчужную шляпу, в которой смахивал на молодого франта, и постучался в дверь к Элиане. Выйдя оттуда перед полуднем вместе с молодой женщиной, он собрал всех на террасе и объявил о своей скорой свадьбе с присутствующей здесь особой, которая подтвердила сообщение движением век. Венчание состоялось в июле 1936 года при ста пятидесяти приглашенных. Юный Эфраим продекламировал по сему случаю Катулла, выступил с удачной импровизацией и до поздней ночи плясал с новобрачной под аккордеон Волкодава. Старый Жардр в перерыве между бокалами шампанского шептал на ухо Бобетте: «Видели бы его малышом, когда его только нашли в снегу!»

Глава 12

Детские игры

В июне 1937 года Эфраима определили на воинскую службу в 15-й батальон альпийских стрелков. По прибытии в казарму в Барселоннет он прошел врачебный осмотр, написал диктант и получил набор из заплечного ранца, двух сумок, башмаков, сорочки, двух пар разлохматившихся обмоток, двух галстуков, нательной сетки, формы новой, формы старой. В ближайшие дни его гардероб пополнился накидкой и безразмерным беретом, который все стрелки, от рядового до майора, называли «пирогом». Памятуя уроки мадам Балиновой, он сумел вышить на гимнастерке эмблему батальона – треугольник с охотничьим рогом и цифрой «15» внутри.

Лето прошло в шагистике на плацу и в многодневных маршах по горам. Многие упражнения походили на детские игры: идти гуськом, прижиматься к земле, передвигаться на коленях и локтях, двигаться перебежками от укрытия к укрытию, от дерева к дереву, от окопа к окопу. Суровость и монотонность муштры не вызывали у него ни малейшего протеста. Как когда-то в семинарии, дисциплина, задуманная как издевательство, только усиливала его решительность и одиночество. Его не изводили ни утренние побудки, ни противоречивость приказов, он с крестьянским фатализмом сносил дрянную кормежку из крахмала, консервированного мяса и бисквитов.

В обычные дни наряды и построения почти не оставляли ему времени на размышления. Зато по воскресеньям он слушал радио и покупал газеты. В кафе «Юниверс», где солдатам давали скидку, его однополчане резались в карты и попивали пиво, а он читал репортажи Альбера Лондра, романы Мальро и Стефана Цвейга, которые ему посоветовал библиотекарь. Он задавал себе вопросы. Франко, Гитлер, Салазар, Муссолини, большевики… Почему диктатуры так легко побеждают? Не назревает ли новая война? Арман был прав: скорость все изменит. Преступление будет способствовать ускорению производства. Нерон и Калигула были ремесленниками. Сам Наполеон шествовал по Европе не быстрее орд Аттилы. Его пушки никуда не годились. То ли дело новые тираны: у них быстроходные машины, их пропаганда представляет благодеянием любое новое продвижение страха. Как показала бомбардировка Герники, прятаться стало негде.

Будущий капрал Бенито вел эти беседы с самим собой одновременно с овладением оружием. С обучением обращению с винтовкой Лебеля и с автоматическим оружием. Позиции для стрельбы стоя. Позиции для стрельбы лежа. Индивидуальной стрельбы по мишени. Оценки результатов. В нем проснулся инстинкт прилежного ученика, и он хотел первым выявлять собственные ошибки, учился кучной стрельбе и расстраивался, когда не оказывался лучшим.

По прямой расстояние между Барселоннет и Коль-де-Варез невелико. Но каждую неделю солдат Жан Бенито, открывая конвертик из бежевой бумаги, надписанный рукой управляющего, уносился мыслями в почти нереальный, почти сказочный мир, где нет равнения, геройства и матрикула, в мир, где звуки шагов в коридоре, взгляд Элианы, молчание Бьенвеню ценнее любых команд.

Первый снег выпал еще в ноябре. Он не прекращался всю ночь. Увидев утром белые склоны, солдат вспомнил зимние утра в своей комнате с белыми занавесками, ритуальную формулу Бьенвеню: «Пора вставать, Маленький Жан, время не ждет!», зрелище бесконечной горной гряды, всякий раз его удивлявшее, бархатный шорох снежинок, крутящихся на террасе, первая в году снежная баба в шляпке… О, горе и великолепие памяти, перемешивающей слезы и драгоценности в ларцах с двойным дном! Воришка неожиданно для себя поддевает фомкой крышку и любуется сокровищами, мерцающими среди пепла, а потом запускает в них руку. Застыв перед умывальником с холодной водой, Эфраим отдавался впечатлениям, которые считал давно утраченными, не обращая внимания на нетерпеливый голос за спиной, требующий мыться побыстрее и не занимать место дольше, чем надо.

Новая радость посетила его в день, когда роту поставили на лыжи: один он смог посостязаться в скорости с инструктором на проложенной под елями лыжне.

– Где вы обучились резкому торможению с поворотом? – спросил его унтер-офицер в конце занятий.