Яйца, бобы и лепешки - [47]

Корки, тут меня внезапно озарило. Я понял все. Спасибо слову «присвоить». Ту т я вспомнил все, что слышал про Австралию и ее присвоителей. Они умеют лямзить, Корки… И я не о летних костюмах, а о действительно существенных предметах, предметах жизненной важности, вроде солнечных часов и беседок – а не омерзительных летних костюмах, вообще непонятно для чего тебе требующихся, и ведь завтра ты его получишь совсем как новый.

Но впрочем, главное, что я все понял.

– Сэр Эдвард, – говорю я, – разрешите мне объяснить…

Но это было бесполезно, Корки. Они ничего не желали слушать. О.Б.И. прожег меня одним взглядом, Стервятник – другим, и, мнится мне, Мертл прожгла меня третьим, после чего они отбыли, и я остался в одиночестве.

Я подошел к столу и подкрепился остывшим жареным хлебцем – человек, стертый в порошок.

Минут через десять снаружи донесся веселый свист, и вошел Черезбрак.

– Вот и я, мой мальчик, – сказал Черезбрак. – Я принес яйца. – И принялся выкладывать их из всех карманов. Казалось, он обчистил все курятники в округе. – А где же наши гости?

– Ушли.

– Ушли?

Он огляделся:

– Хо! А где мебель?

– Увезли.

– Увезли?

Я объяснил.

– Тц, тц, – сказал Черезбрак.

Я слегка хмыкнул носом.

– Не хмыкай на меня, мой мальчик, – сказал Черезбрак с упреком. – Даже самым лучшим людям время от времени возвращают их чеки.

– И полагаю, лучшие люди лямзят яйца, и солнечные часы, и беседки? – сказал я. С глубокой горечью, Корки.

– Э? – говорит Черезбрак. – Не хочешь же ты сказать…

– Безусловно, хочу.

– Расскажи мне все.

Я рассказал ему все.

– Жаль-жаль, – говорит он. – Я так и не сумел избавиться от привычки к присвоению. Где бы ни был Чарльз Перси Катберстон, там он присваивает. Но кто бы мог подумать, что люди поднимут бучу из-за таких безделиц? Старая родина меня разочаровала. В Австралии на такие присвоения никто и внимания не обращает. Что мое, то твое, а что твое, то мое – вот наш девиз там. Такой шум из-за каких-то солнечных часов и какой-то беседки! Господи помилуй, в свое время я слямзил теннисный корт. Ну, да теперь ничего сделать нельзя, я полагаю.

– Очень даже можно, – сказал я. – О.Б.И. не верит, что у меня есть дядя. Он думает, будто все это лямзил я сам.

– Неужели? – говорит Черезбрак задумчиво. – Неужели он так думает?

– И самое меньшее, что вы могли бы сделать, – это пойти в Холл и объяснить.

– Именно это я и собирался предложить, мой мальчик. Сейчас же пойду туда и все улажу. Доверься мне, мой мальчик. Я все расставлю по своим местам.

Он урысил, и, Корки, больше я его до нынешнего дня не видел. Я убежден, что он и близко к Холлу не подошел. Я твердо уверен, что он зашагал прямо на станцию, прикарманив по дороге парочку телеграфных столбов, а также шлагбаум, и сел в первый лондонский поезд. Безусловно, в том, как держался со мной О.Б.И., когда я на следующий день повстречался с ним в деревне, ничто не указывало, будто все улажено и расставлено по своим местам. Думается, ни один производитель джута никогда прежде до такой степени в упор не видел встречного.

Вот почему, Корки, старый конь, я хочу, чтобы ты зарубил у себя на носу: этого субчика, этого подлого и бессовестного старика Черезбрака следует всячески избегать. Не важно, какую бы блестящую перспективу он перед тобой ни развертывал, говорю тебе – беги его! Но если взглянуть на ситуацию другим, более узким взглядом, я лишился случая закусить. И не исключено, закусить в самом лучшем смысле этого слова. Но сожалею ли я об этом? Нет и нет. Кто знает, не позвали бы в последнюю минуту этого типуса к телефону, а я остался бы оплачивать счет?

Но предположим даже, что он сейчас действительно располагает деньгами. Откуда они у него? Я наведу справки, и, если выяснится, что кто-то слямзил памятник принцу Альберту, я буду знать, что мне думать.

© Перевод. И.Г. Гурова, наследники, 2011.