Яйца, бобы и лепешки - [41]

– Что в саду, пока она продавала лютики, к ней подошел младший священник и – вопреки ужасному заиканию – настолько красноречиво доказал ей, как нехорошо грести деньги нечестным путем, что она пожертвовала их все в его Фонд Церковных Расходов и вернулась домой с твердым намерением вести более праведную жизнь. Женский пол неуравновешен и эмоционален, малышок. Старайся иметь поменьше дела с его представительницами. Ну, а пока дай мне чего-нибудь выпить, старый конь, только покрепче. Такие минуты – жестокое испытание для мужской души.

© Перевод. И.Г. Гурова, наследники, 2011.

Укридж и старик Черезбрак

– Корки, старый конь, – сказал Стэнли Фиверстоунхо Укридж потрясенным голосом, – ничего поразительнее я не слышал за все время моего существования. Я изумлен. Ты мог бы сбить меня с ног соломинкой.

– Жалко, что у меня при себе нет соломинки.

– Этот так называемый костюм? Это потертое заношенное рубище? Неужели ты стоишь вот тут и на самом деле говоришь мне, что тебе нужен этот обтрепанный, жалкий, мятый-перемятый костюм? И честное слово, да провалиться мне, когда вчера, перебирая твой гардероб, я наткнулся на него, то решил, что ты отверг его уже много лет назад и просто забыл пожертвовать какому-нибудь достойному бедняку.

Я излил душу. Любой непредвзятый судья безоговорочно признал бы, что у меня была причина излить ее с жаром. Весна, явившись в Лондон в блеске золотого солнечного света, властно призвала всех молодых людей насладиться юностью, облечься в новые пиджачные костюмы из ткани «в елочку», и выйти на улицу, и поразить население верхом элегантности, а я лишился всего этого из-за таинственного исчезновения моего нового, с иголочки, костюма.

И после суточной разлуки я повстречал его на Пиккадилли с Укриджем внутри.

Я продолжал говорить и достиг некоторых высот красноречия, но тут рядом с нами остановилось такси и извергло щуплого щеголеватого старичка, который вполне мог оказаться герцогом, или полномочным послом, или еще кем-либо из той же породы. Его украшали острая седая бородка, цилиндр, нежно-зеленые гетры на штиблетах, аскотский галстук и гардения в петлице. И если кто-нибудь сказал бы мне, что такой достопочтенный джентльмен хотя бы шапочно знаком с С.Ф. Укриджем, я рассмеялся бы глухим смехом. Далее, если бы меня поставили в известность, что Укридж, когда такой джентльмен тепло с ним поздоровается, словно бы не заметит его и холодно продолжит свой путь, я наотрез отказался бы этому поверить.

Тем не менее оба эти чуда свершились.

– Стэнли! – вскричал старый джентльмен. – Боже мой, я же не видел тебя годы и годы! – И он говорил так, будто сожалел об этом, а совсем не радовался подобной удаче, при одной мысли о которой у меня слюнки потекли. – Пойдем же, мой милый мальчик, перекусим вместе.

– Корки, – обдав его леденящим взглядом, сказал Укридж, тихим напряженным голосом, – пошли. Нам пора.

– Разве ты не слышал? – ахнул я, когда он потащил меня вперед. – Он же пригласил тебя перекусить с ним.

– Я его расслышал, Корки, старина, – мрачно сказал Укридж. – И усеки одно: от этого типуса лучше держаться подальше.

– А кто он?

– Мой дядя. Один из.

– Но он выглядит таким респектабельным!

– Вернее сказать, дядя через брак. Или даже через-через? Он женился на сводной сестре моей покойной мачехи. Пожалуй, – добавил Укридж в размышлении, – «через-через» будет наиболее точно.

Тайна усугубилась, но у меня не было ни малейшего желания барахтаться в ней.

– Но почему ты прошел сквозь него?

– Это долгая история. Расскажу, пока мы будем перекусывать.

Я гневно взмахнул рукой:

– Если ты рассчитываешь, слямзив мой весенний костюм, хотя бы на черствую корку…

– Возьми себя в руки, малышок. Приглашаю я. Главным образом благодаря этому костюму я только что преодолел круговую оборону министерства иностранных дел и куснул старину Джорджа Таппера на пятерку. Можешь ни в чем себя не ограничивать.

– Корки, – минут десять спустя задумчиво сказал Укридж, намазывая икру на гренок в гриль-баре «Риджента», – ты когда-нибудь томился мыслью о том, что могло бы быть?

– Как раз сейчас и томлюсь. Я мог бы быть одет вот в этот костюм.

– Нет ни малейшей необходимости возвращаться к нему, – с достоинством сказал Укридж. – Я уже объяснил это маленькое недоразумение. Объяснил исчерпывающе. Нет, я имел в виду другое: ты когда-нибудь размышлял о непостижимых играх Судьбы, о том, что, не случись того и этого, ты мог бы… ну, быть тем или этим? Например, если бы не старик Черезбрак, я был бы теперь главной опорой колоссального предприятия и, по всей вероятности, состоял бы в счастливом браке с очаровательнейшей девушкой и был бы отцом полудюжины лепечущих детишек.

– В таком случае, поскольку наследственность есть наследственность, мне пришлось бы сдавать свои весенние костюмы на хранение.

– Корки, старый конь, – страдальчески сказал Укридж, – ты бубнишь и бубнишь про свой мерзкий костюм. Это свидетельствует о духе прижимистости, который я одобрить не могу. О чем я говорил?

– Болтал что-то про Судьбу.

– А, да.

* * *

Судьба (начал Укридж) странная штука. Загадочная. Ты не можешь этого отрицать. Очень многие люди это замечали. И чуть ли не самое загадочное, так это ее манера с наслаждением поглаживать тебя по голове, убаюкивать все твои опасения, а потом внезапно ставить твою ногу на банановую кожуру. Именно тогда, когда все идет на удивление гладко, – бац! – в колеса всовывается палка, и вот пожалуйста!