Яйца, бобы и лепешки - [15]

Виски С Лимонным Соком упомянул, что никогда об этом даже не задумывался.

– В отличие, – сказал мистер Муллинер, – от Ансельма, младшего сына моего кузена Руперта. Вот он часто об этом задумывался. Он был младшим священником в приходе Райзинг-Мэтток в Гемпшире, и когда не предавался нежным мечтам о Мэртл Джеллеби, племяннице сэра Леопольда Джеллеби, кавалера ордена Британской империи, местного помещика, вы почти наверное застали бы его горько негодующим на надменный эгоизм патрона, приходского священника, который алчно оставлял за собой все вечерние проповеди с конца апреля и почти до середины сентября. Он как-то сказал мне, что чувствовал себя заточенным в клетку жаворонком.

– А почему он предавался нежным мечтам о Мэртл Джеллеби? – осведомился Крепкий Портер, человек обстоятельный и вдумчивый.

– Потому что он ее любил. А она любила его. И уже дала согласие стать его женой.

– Они были помолвлены? – осведомился Крепкий Портер, начиная разбираться, что к чему.

– Тайно. Ансельм не осмеливался поставить ее дядю в известность о положении вещей, так как мог разделить с будущей женой только скудное жалованье. И опасался гнева этого миллионера-филателиста.

– Чего миллионера? – спросил Светлый Эль.

– Сэр Леопольд, – объяснил мистер Муллинер, – коллекционировал марки.

Светлый Эль сообщил, что был всегда уверен, что филателист – это человек, который добр к животным.

– Нет, – сказал мистер Муллинер, – филателист – это коллекционер марок. Хотя, насколько мне известно, многие филателисты, кроме того, еще и добры к животным. Сэр Леопольд Джеллеби предавался своему увлечению много лет. С тех пор как удалился от дел и прекратил учреждать компании в лондонском Сити. Его коллекция была знаменита.

– И Ансельм не хотел сказать ему про Мэртл, – сказал Крепкий Портер.

– Да. Как я уже упомянул, он боялся. И выбрал политику осмотрительности: затаился и надеялся на лучшее. И в одно солнечное летнее утро словно бы наступила счастливая развязка. Мэртл, заглянув к нему в дом священника в час завтрака, увидела, что Ансельм пляшет вокруг стола, сжимая в одной руке надкушенный ломтик жареного хлеба, а в другой – письмо, и узнала от него, что, согласно завещанию его крестного отца, недавно усопшего мистера Дж. Г. Бинстока, он нежданно получил наследство – а именно пухлый альбом марок, который в данную минуту возлежал на столе возле вазочки с мармеладом.

При этом сообщении лицо девушки просветлело (продолжал мистер Муллинер). Племянница филателиста, она знала, какие ценности могут хранить такие альбомы.

– Сколько он стоит? – нетерпеливо спросила она.

– Меня поставили в известность, что он застрахован на пять тысяч фунтов.

– О-го-го!

– Огогее не бывает, – согласился Ансельм.

– Ньям-ньям! – сказала Мэртл.

– Именно так, – согласился Ансельм.

– Береги его хорошенько. Не оставляй без присмотра. Мы же не хотим, чтобы его слямзили.

Страдание омрачило одухотворенное лицо Ансельма.

– Ты же не думаешь, что наш священник унизится до подобного?

– Собственно говоря, – сказала Мэртл, – я думала о Джо Бимише.

Она имела в виду одну из овечек в маленькой пастве своего возлюбленного, в свое время преуспевавшего громилу. Узрев свет после примерно шестнадцатой отсидки, он оставил свое жизненное призвание и теперь выращивал овощи, а также пел в церковном хоре.

– Старикан Джо предположительно раскаялся и покончил с прошлым, но, если хочешь знать мое мнение, пальца в рот ему класть никак не следует. Если он прослышит про коллекцию марок в пять тысяч фунтов…

– Любимая, по-моему, ты несправедлива к нашему достойнейшему Джо. Однако я приму меры предосторожности. Уберу альбом в ящик письменного стола в кабинете священника. Ящик этот снабжен надежным замком. Но перед этим я думаю показать его твоему дяде. Возможно, он пожелает приобрести коллекцию.

– Это мысль! – согласилась Мэртл. – Вытяни из него побольше.

– Разумеется, я приложу к этому все усилия, – заверил ее Ансельм.

И, нежно поцеловав Мэртл, он отправился заниматься приходскими делами.

К сэру Леопольду он зашел уже под вечер, и добросердечный помещик, узнав о причине его прихода и убедившись, что у него нет намерения выцарапать пожертвование в фонд церковного органа, утратил настороженность, которая было появилась на его лице, когда доложили об Ансельме, и поздоровался с ним весьма тепло.

– Марки? – сказал он. – Да, я всегда готов пополнить мою коллекцию при условии, что мне предложат что-то стоящее и по разумной цене. Сколько вы намерены запросить за ваши марки, дорогой Муллинер?

Ансельм ответил, что, по его мнению, тысяч пять будет в самый раз, и сэр Леопольд содрогнулся от бушприта до кормы, будто кот, получивший обломком кирпича по ребрам. На протяжении всей его жизни легчайший намек на то, что ему придется распрощаться с крупной суммой, ввергал его в шок.

– А? – сказал он, а потом словно бы взял себя в руки с невероятным усилием. – Что же, дайте взглянуть на них.

Через десять минут он закрыл альбом и устремил на Ансельма сострадательный взгляд.

– Боюсь, мой мальчик, – сказал он, – вам следует скрепить сердце.

Ансельм преисполнился самых скверных предчувствий.