— Идут! — шепнул он, — Теперь ни гугу!
Послышалась команда Жоры «грузиться». Зашаркали ноги.
Вагон стал быстро заполняться. Над самой головой Женьки заговорили девчата. В голосе одной из них он узнал Зинку. «И здесь она! Значит, и Борис в этом вагоне».
Перед глазами «зайцев» мелькали ноги, обутые в чувяки, в туфли на верёвочной подошве, в сандалии. Проскрипели кожаные башмаки — это фронтовики.
Комсомольцы рассаживались по скамейкам. В вагоне стало шумно. Слышно было, как постукивали в стену молотком.
— Ребята, бюллетень сегодня был? — спросил кто-то.
— Нет, не было.
Женька и Янек потёрлись лбами. Раз бюллетеня не было, значит, в здоровье Владимира Ильича никаких ухудшений нет, значит, дело идёт на поправку. «Как Ильич?» — было первым вопросом по утрам в школе, в пионеротряде, в комсомольском клубе, на заводе — везде, повсюду.
Молоток постукивал. Комсомольцы прикрепляли к стене портрет Ильича.
— Эх, если бы Ильич здоров был, и Тельману было бы легче, и германскому пролетариату веселее. — Это сказал Борис.
Вагон дёрнуло, и ребята чуть не выкатились из-под скамейки.
Загромыхали винтовки, и один приклад больно ударил Женьку по ноге, по самой косточке.
Поехали!.. Сердце у Женьки забилось громко, как маятник у ходиков ночью.
В вагоне заговорили все разом, не разберёшь, потом все примолкли. Поезд шёл мимо комсомольского клуба.
— А клуб-то мы отмахали на ять!
— На большой палец!
— А был-то просто склад, и даже без пола.
Женька понял, что комсомольцы прощаются со своим клубом, куда они больше не вернутся, и ему самому до слёз стало жаль расставаться с клубом, и он подумал о том, что кто-то другой, а не он будет венчать пирамиду физкультурников 7 Ноября.
— Я не боюсь смерти! — Это говорил Миша Лившиц, — Я, ребята, согласен погибнуть на баррикадах, готов сколько угодно пролежать в могиле, но чтобы при коммунизме меня разбудили хоть на минутку. Я посмотрел бы, что и как, и тогда согласился бы умереть навеки.
«Я тоже», — подумал Женька и тронул лбом голову Янека.
Янек кивнул головой: согласен, мол.
— Миш, расскажи, что ты увидишь, когда тебя разбудят? Только не знаю, добудятся ли тебя. Поспать ты любишь.
— Норного увижу тебя, Борис, тебя — мирового насмеши цка.
Нет, я серьёзно. Скажи, как ты узнаешь, что на земле наступил коммунизм, — по витринам, по домам?
— Скажи, скажи, Миша, — просили ребята.
Миша помолчал…
Я пройдусь по улицам нашего города, я не посмотрю ни на дома, ни на витрины, я загляну в глаза людям. И, если не увижу в них страха, не увижу недоверия, равнодушия, я пойму, что на земле коммунизм!.. Вот тогда я скажу…
— …«чёрт возьми», скажешь ты, — перебил его Борис, — «а ведь мне вовсе не желательно умирать навеки, разрешите, дорогие товарищи, пожить при коммунизме!»
— Факт, — согласился Миша.
Кругом засмеялись, и Женька понял, что ему тоже не хочется умирать.
— Давайте споём, — предложил Борис. — Слышите, в других вагонах поют.
Вздохнула гармонь.
Наш паровоз, вперёд лети,
В Коммуне остановка,
Иного нет у нас пути,
В руках у нас винтовка.
— Кстати, о винтовке, — вспомнил Борис, — послезавтра нам сдавать экзамен по боевой подготовке. Давайте-ка повторим… Видите?
— Видим, — ответили хором комсомольцы.
Женькаи Янек ничего не видели, кроме теней от болтающихся ног.
— Это револьвер системы «наган». Как называется эта часть?
Женька слушал внимательно, но понять не мог. Чего только в этом нагане не было: и барабан, и ствол, и мушка. И как Женька ни закрывал по команде Бориса левый глаз и как ни старался представить себе мушку, летающую в какой-то прорези, — изучить материальную часть нагана, лёжа под Скамейкой, он так и не смог. Янек тоже сердито вздыхал.
— Боря, расскажи, как вы Колчака надули…
Поезд стал замедлять ход. Колёса на стыках рельсов стучали всё реже и реже. Вот паровоз, словно выбившись из сил, спустил пары и остановился.
Что такое? Почему остановка?
Кто-то приоткрыл пошире дверь.
— Уже станция Средняя.
— Выходи-и-и! — прозвучала команда.
Комсомольцы стали выпрыгивать из вагона.
Рассветало. В открытые двери Женьке было видно бесконечное мокрое поле с пожухлой картофельной ботвой. Пахнуло сыростью. Утро было пасмурное.
Борис спрыгнул последним.
Женька зашептал:
— Станция Средняя. Рядом артсклад. Понимаешь? Оружие будут давать, наверно, всем не хватило.
— А мы выйдем? — спросил Янек.
— Нет, подождём, чего доброго, обратно вернут.
Комсомольцы строились на насыпи перед вагонами. Секретарь райкома начал перекличку:
— Борис Лещинин!
— Здесь!
— Васильева Зина!
— Я!
— Миша Лившиц!
— Он самый!
— Володя Бобров!
— Да!
— Ваня Матвеев!
Молчание.
— Матвеев, где ты?
Женька видел, как комсомольцы поворачивали головы, ища по рядам Ивана.
— Ванька был на сборе, а по пути он куда-то исчез! — крикнул Володя Бобров.
— Может быть, отстал? Ногу поранил? Надо было проверить при посадке.
— Итак, мы вычёркиваем Ивана Матвеева из списка. На одного бойца будет меньше, — сказал Жора Спичкин.
![Девять возвращений [Повести и рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed7af831d7446cc273c19395f0b07a748a40724c.jpg)
