Ястреб и голубка - [99]

Тремя часами позже, когда он вернулся в их общую постель, в первые минуты они даже не в силах были говорить. Они все еще пребывали в ошеломлении от всепоглощающей страсти, которая так недавно кинула их друг другу в объятия и воспоминания о которой сейчас нахлынули на них с такой силой. Он ласково коснулся ее щеки, и она, наконец-то стряхнув с себя любовный транс, приткнулась к его боку, чтобы поговорить.

— Мне хотелось бы дать бал-маскарад в Темз-Вью… в честь победителей. Я смогу закатить такой грандиозный и замечательный бал, какой еще ни одной королеве не удавался.

Он поцеловал ее в макушку.

— Мы вполне можем закатиться в Тауэр за то, что натворили в Испании. Во-первых, Елизавета приказала отменить экспедицию, а мы этим приказом пренебрегли. Во-вторых, Дрейк ворвался в гавань, не посоветовавшись с вице-адмиралом. Я все время был вместе с ним, и мне тоже придется держать ответ за свои действия. Не заблуждайся на сей счет: королевский флот заявит официальный протест и выдвинет обвинения против Дрейка — и против меня заодно.

— Пфу! — фыркнула Сабби, в совершенстве сохраняя интонацию королевы. — Ты можешь умилостивить Бесс Тюдор, потому что ты куда красивее толстого старого Бэроу.

— Бедненькая Бесс, — пожалел он королеву. — Она теряет своих фаворитов одного за другим. Я вот влюбился в тебя, а теперь и Эссекс бросил к ногам Франсес свое сердце.

— Не говоря уже о богатстве, — хихикнула Сабби.

Целую минуту он хранил молчание.

— Ты считаешь, что Франсес его не любит?

— М-м-м… верней будет сказать, что она любит его… головой, но, по-моему, сердце тут говорит не слишком громко. Впрочем; так или иначе, они оба будут на балу, и ты сам увидишь. А еще я приглашу твоего друга Чарльза Блаунта и Пенелопу…

— Ты еще скажи, что Пенелопа не любит Чарлза, — поддел он ее.

— Нет, конечно она-то его любит. Из-за этого проклятого молодчика она просто делает из себя посмешище. По-моему, она и в самом деле собирается бросить мужа и детей, чтобы жить с ним.

Как хотелось ему спросить, любит ли его она сама! Но, не уверенный в ответе, он снова поцеловал ее волосы и нежно шепнул:

— Я люблю тебя, Сабби.

Она обратила к нему зеленые глаза и тихо ответила:

— Я знаю.

Что сказанные им слова — не пустой звук, ему пришлось доказывать делом в последующие дни, когда они вышли в злополучный Бискайский залив.

Началось с того, что Сабби подняла голову, перед тем лежавшую у него на плече, и жалобно застонала.

— Любовь моя, что случилось? — спросил он с тревогой.

— О-о-о, мне так плохо, — прошептала она.

В мгновение ока он был уже на ногах и подхватил ее на руки.

— Что с тобой? Может быть, какая-нибудь еда тебе не подходит? Что ты ела вечером?

При слове «еда» все, что было ею накануне проглочено, неудержимо ринулось вверх, к горлу, и ее вырвало самым неаппетитным образом.

— 0-ох, у меня морская болезнь! — простонала она, — прошу тебя, не смотри на меня!

— Это у тебя и раньше бывало? — быстро спросил он.

Она молча кивнула: ей было невыносимо сознавать, какие ужасные миазмы сейчас от нее распространяются.

— Пожалуйста, оставь меня, — взмолилась она.

— Ни за что я тебя не оставлю. Ты что же думаешь, я не знаю, как управляться с морской болезнью? — буркнул он.

Он сорвал с койки замаранные простыни и постелил свежие. Потом — так бережно, словно ухаживал за ребенком, — он обнял Сабби с головы до ног и надел на нее одну из своих чистых рубашек. Он принес разведенное водой вино и сухой бисквит и заставил ее проглотить хоть немного, чтобы желудок не был пустым.

Однако хватило одного глотка и одного кусочка, чтобы вызвать новый приступ рвоты, и Шейн терпеливо проделал всю черную работу заново. Он делал все, что от него зависело, лишь бы устроить ее поудобнее. Он отыскал одеколон с приятным свежим ароматом, протер лоб Сабби и несколькими каплями брызнул на подушки. Он пробовал массировать ей живот и держал ее в сильных и ласковых руках, когда ее снова выворачивало наизнанку. Он заботился о ней, как о младенце; кормил, мыл, переодевал, а когда она затихала, держал ее за руку и хриплым голосом мычал себе под нос какую-то колыбельную песню, пока ей не удавалось задремать.

Когда она протестовала, ссылаясь на то, что он не должен видеть ее, когда она не может вызывать ничего, кроме омерзения, он спокойно возражал: «Разве ты не выхаживала меня, когда я попал в беду?»

Как видно, он передал управление кораблем в надежные руки Барона, потому что, насколько она могла вспомнить, он вообще не отлучался из каюты в течение трех суток. На четвертый день, когда ей слегка полегчало — хотя она была бледна и еле передвигала ноги, — он отнес ее на палубу, чтобы она могла подышать свежим воздухом, а тем временем матросы по его приказу вынесли из каюты вещи и отскребли-отмыли все дочиста, чтобы изгнать застоявшийся тяжелый запах. Однако бесконечная доброта Шейна оказала на Сабби странное воздействие. Ее начали тяготить мрачные мысли, потому что она не хотела больше быть его метрессой. Она хотела быть его женой.

Для нее было огромным облегчением, когда на горизонте показался английский берег и она наконец-то смогла стряхнуть гнет уныния, который терзал ее чем дальше, тем сильнее. Она предпочитала видеть Шейна в образе грешника, а не в образе святого. В конце-то концов, разве могла бы она отомстить за себя… святому?