Ястреб и голубка - [98]

Он налил в бокалы светлого шабли и положил на тарелку Сабби солидную порцию ароматной пайеллы.

— А это что? — указала она на другое блюдо.

— Артишоки с начинкой из спелых оливок.

Ты отламываешь листок и обмакиваешь его в растопленное масло, вот так. — Он не мог не улыбаться при виде того, с каким живейшим интересом она пробовала каждое блюдо. — Как и большинство заморских кушаний, это — на любителя. К нему надо привыкнуть. Я замечал, что англичане слишком склонны воротить нос от всего, что для них необычно. А по-моему, правильно говорят: разнообразие придает жизни остроту…

— В самом деле, милорд? — уточнила она, сверкнув глазами мгновенно насторожившись: нет ли в его словах второго, скрытого смысла?

— Однако существуют и такие лакомства, которых, раз отведав, уже никогда не забудешь, — добавил он.

Она покраснела и опустила ресницы.

— А эти фрукты… как называются? — спросила она.

Ей уже тоже стало труднее говорить и даже дышать — сейчас, когда она пыталась как-то умерить жар, загорающийся в глубине его глаз.

Шейн вздохнул.

— Ну, я думаю, апельсины ты знаешь и лимоны тоже. А вот эти, зеленые, — лаймы, а это — виноград и дыня. Коричневые — это финики, очень липкие и сладкие, а вот там — фиги. Они восхитительны на вкус, но в них очень много мелких косточек.

Она положила тонкий палец на твердую кожуру странного красного плода и вопросительно подняла брови.

— Это гранат — древний символ плодородия. Барон всегда очень чуток, и он все делает обдуманно. Он не зря положил гранат на пальмовый лист. Это фаллические символы: гранат — женский, пальмовый лист — мужской.

Уголки ее губ приподнялись в ехидной усмешке.

— Я должна еще о чем-то спрашивать?

Должна или нет?

— Сабби, я не могу без тебя.

Их глаза встретились, и в этот миг ей вдруг открылось: да ведь она выполнила все, что задумала. Она привязала его к себе так крепко, что в ее власти доводить его до безумия. Он хотел ее, он в ней нуждался и без нее уже не мог жить. Если она его бросит — он все равно будет любить ее. Он, человек невероятной силы, — и она стала его единственной слабостью.

Она сделала его своим рабом.

Она отошла от стола, держа в руке тонкий бокал. Оба знали — хотя об этом не было сказано вслух ни слова, — чем отличается сегодняшнее их свидание от всех предыдущих.

«

Сегодня он не станет переходить от слов к делу, когда пожелает; он будет ждать ее согласия. Она отхлебнула глоток вина, медлительностью своего приглашения обрекая его на танталовы муки. В конце концов, истерзав его ожиданием сверх всякой меры, она развязала узел у себя на плече, и нарядный лоскут соскользнул на пол, а потом рассчитанно-многозначительным движением обмакнула палец в шабли и нарисовала два влажных овала вокруг своих сосков.

С торжествующим рыком он схватил ее в объятия и отведал вкус каждого. Сильными руками он высоко поднял ее, прижал к груди и медленно начал опускать, все время тесно прижимая к себе. Ее атласная кожа скользила по грубому полотну его одежды, и от прикосновения жесткой ткани к ее бедрам, животу и груди Сабби вдруг задохнулась, опаленная внезапно вспыхнувшей страстью. Он целовал уголки ее губ, веки, кончик носа и напоследок — обольстительную родинку. Дрожь начала пробегать по ее телу. Она самозабвенно откинула голову назад, и тогда его губы приникли к ее шее.

Его сердце забилось чаще, когда он вдохнул опьяняющий аромат ее несравненных волос.

Она потянулась рукой вниз и легким касанием пальцев обвела контур могучего ствола его мужественности, а потом ее рука по-хозяйски захватила его, и Шейн содрогнулся от счастливого предвкушения.

Она слабо воскликнула:

— Шейн, пожалуйста!..

Он испытующе взглянул ей в глаза:

— Что, Сабби?

— Пожалуйста, — умоляла она.

— Скажи, милая… скажи словами.

— Я хочу тебя… сейчас… если ты не возьмешь меня, я умру… — всхлипнула она.

Он заполнил ее целиком; его страстный порыв набирал силу с каждым мгновением, обретая новую мощь от ее бесхитростно-бурного отклика, когда она пыталась вобрать его в себя все глубже и глубже. Она вонзила зубы в его плечо, где, как она знала, клубилось пламя, извергаемое драконом; она наслаждалась восхитительным соленым вкусом бронзовой кожи.

Ураган страсти трепал их беспощадно.

Шейн вторгался в сокровенные глубины возлюбленной, словно одержимый; потом он проделывал обратный путь почти до конца, а затем вновь устремлялся вперед. Она впивалась ногтями в его плечи и руки, оставляя следы в виде кровоточащих крошечных полумесяцев, а потом слизывала кровь, выступающую из этих ранок. Он так по ней изголодался, что даже начал опасаться, как бы не разорвать ее на части, но она подстрекала его не останавливаться, вовлекаясь все дальше в эту безумную игру… а порой захватывала и удерживала его, и в конце концов их исступленные возгласы и стоны можно уже было услышать на палубе корабля.

Они разыгрывали мистерию сладострастия всеми способами, какие только возможны для соединения мужчины с женщиной. Он овладевал ею, прижав к стене, на столе, на полу, а потом, крепко зажав ее у себя между ногами, укачивал и убаюкивал в койке, пока она не заснула, вконец обессиленная и измученная часами наслаждения. Когда он оставил ее, чтобы выйти на палубу и осмотреться, она не проснулась.