Ястреб халифа - [173]

…Дикари, посвистывая, гнали послов через вымершие темные улицы, как стадо баранов, — тыкая в старые ссутулившиеся плечи древками копий, поддавая по затылкам кнутовищами.

Стиснув зубы, Рукн ад-Дин переступал измученными подагрой ногами — не упасть, твердил он себе. Выдержать. Выдержать. Старый имам понимал — стоит ему упасть, как Всевышний оставит его своей милостью. Ибо джунгары не знают о милости Всевышнего. Его просто забьют плетьми, заставляя встать.

Когда извилистое ущелье между дувалами вывело их на площадь перед Джума-масджид, старик восславил Милостивого. Перед высоким квадратным порталом горели костры — изразцы и позолота играли цветом в отблесках пламени. В розовое от пожара небо упирался черный палец минарета — на его круглой верхней башенке не горел фонарь. Окошки лестницы тоже были мертвенно черны. Неужели они не допустят ашшаритов на молитву, ведь завтра пятница и среди них есть верующие, ужаснулся Рукн ад-Дин. И чуть не растянулся в грязи, оскользнувшись в предательских кожаных туфлях в луже лошадиной мочи.

По-хозяйски покрикивая, дикарь пихнул его навершием нагайки в плечо. Рукн ад-Дин почти понимал его речь: живее, старые скоты, ругался джунгар, живее. Он не любит ждать.

Оскальзываясь и едва успевая переступать через яблоки конского навоза, они бежали через площадь к бирюзово-золотой, играющей сполохами ночи, громаде входа. Бежали мимо костров, маленьких походных юрт, занавешенных кожаными пологами повозок и бестолково бродящих стреноженных лошадей.

У входа степняки не спешились, так и погнали по ступеням вверх, горяча и вздергивая морды лошадок. Старый имам понял, что пятничной службы в масджид не будет. И с ужасом осознал, что это были за деревянные ящики, которые валялись по всей площади, — джунгарские коньки теперь опускали в них морды, хрупая овсом. В ларях хранились списки Книги для учащихся медресе. А еще через мгновение Рукн ад-Дин осознал, что пошло на растопку горевших по всей площади костров.

Не упасть. Выдержать. Утерев рукавом слезы, старик, закусив губу и сдерживая стоны, пошел по ступеням вверх.

Внутри главного зала горели факелы, разгоняя темноту у подножия алебастровых стройных колонн. Под куполом и в боковых приделах сгущалась тьма. Цокот копыт по плитам пола гулко отдавался в пустоте громадного здания. У самого входа в михраб расстелены были ковры, и на них кто-то сидел. Рядом держали под уздцы нескольких коней, они били копытами по плитам мервского мрамора, подковы высекали искры.

Справа от себя Рукн ад-Дин услышал возглас ужаса — шедший рядом Али Занди не сдержался и, ломая руки, упал на колени. Конвойные залаяли, защелкали плетями, но старик не отрывал взгляда от чего-то впереди себя и рыдал, утираясь рукавами. Ад-Дин проследил его взгляд и еле удержался на ногах: арка михраба с именами Всевышнего была вся оббита — золоченую вязь по ее ободу расколотили в прах, оставив белеющие, как переломанные кости, сколы.

Джунгар гаркнул по-своему и перетянул спину Али Занди нагайкой. Старик вскрикнул, степняк снова замахнулся — и тут по залу хлестнул злой окрик. Из тьмы свистнуло — и конвойный без звука упал с коня со стрелой в груди. Двое джунгар, не обращая внимания на свалившегося товарища и поскакавшего во тьму коня, подхватили Али Занди под локти и чуть ли не понесли вперед.

У края ковра послов грубо пихнули в спину, заставляя встать на колени. Рукн ад-Дин склонил голову, не решаясь ее поднять, — от их смирения сейчас зависела жизнь тысяч людей.

— Зачем вы здесь? — звякнул над ними нечеловеческий голос.

Среди цоканья, лошадиного храпа, злых выкриков и гулкого топота копыт — в боковом зале ловили сбежавшего коня, — Рукн ад-Дин хорошо слышал хриплое дыхание своих товарищей. С его лица бежал пот. Что ж, нужно было решаться.

— О господин…

— Чей? — в голосе звучала ледяная, как снег на пиках Паропанисад, злость.

С носа старика упала и разбилась о гладкий мрамор еще одна капля пота.

И он решился:

— О самийа! Среди тех, кто ждет решения своей участи в цитадели, есть виновные — и есть невинные. И даже среди тех, кто давал присягу эмиру аль-Валиду, не все виновны.

— Да неужто?

— Люди выполняли приказы тех, кто пришел в город и взял их души в кольцо копий. Мы провозглашаем хутбу на те имена, которые нам подают пятничным утром, о самийа. Ты травишь волками овец, о Тарик.

И Рукн ад-Дин поднял голову. Нерегиль сидел не далее, чем в трех шагах от него. Бесстрастное лицо не выражало ничего. Только глаза были живыми — злые. Очень злые. Старый имам встретил их взгляд — и выдержал его, именем Справедливого.

Наконец, бледные губы разомкнулись:

— Зачем вы здесь?

— Почтенные Халаф ибн Халликан и Марваз ибн Умар предлагают сдать цитадель, о Тарик.

— Как же у них получится сдать цитадель с тысячью гвардейцев, да еще и полную воинов ополчения?

— Они взяли градоначальника и каидов под стражу — и готовы выдать их тебе на суд и расправу, когда ты того пожелаешь. Ополченцев больше, чем воинов гарнизона, и они хотят сдаться.

Нерегиль расхохотался.

Его издевательскому смеху вторили те, кто сидел на коврах за его спиной и стоял вокруг — джунгары хлопали себя по бедрам, кони храпели и испуганно ржали, вздергивая морды.