Ястреб халифа - [10]

— Любовь отца к сыну может принимать самые причудливые формы, — исчадие ада расплылось в улыбке. — Старика Амира не устраивала даже не воплощенная в намерения мысль об угрозе с их стороны. Ты ведь присутствовал при том, как твоему дяде Мусе принесли голову его сына Абд-аль-Азиза?

Аммар присутствовал. Старик вышел из задних рядов, приблизился к трону, отдал отцу церемониальный поклон и попросил дозволения забрать голову сына. После милостивого кивка халифа он положил голову Абд-аль-Азиза на край рубашки и несколько раз обернул ее тканью. Рубашка сползла с одного плеча, обнажив дряблую морщинистую кожу плеча. Из сострадания Хусейн ибн Сахим сказал: «О сын Нусейра! Позволь мне помочь тебе!» И накинул на плечи старика плащ. Люди шептались, что за Хусейном не было другой вины, кроме этой. Его и второго сына Мусы, Абд-ар-Рахмана, казнили вместе на одном помосте.

— А где твои младшие единокровные братья? — самийа ядовито улыбнулся.

— Они умерли естественной смертью, — вскинулся Аммар.

— Да ну, — между бледных губ, казалось, вот-вот покажется раздвоенный змеиный язык.

И нерегиль пошевелил пальцами поднятой руки.

Из них засочилась белесая дымка. В этом тумане халиф аш-Шарийа увидел горный склон, на склоне замок, под стенами речку с перекатами камней. На стене замка что-то блеснуло. Приглядевшись, Аммар увидел двух прогуливающихся вдоль зубцов малышей в нарядной одежде голубого царственного шелка. За ними вереницей поспешали няньки в расшитых золотом платках и золотистых хиджабах. Дети держались за руки, женщины смеялись и переговаривались, перекидывались апельсинами и орехами. Вдруг у одной из башен процессия остановилась — между зубцов показались мужчины. Видимо, они поднялись по лестнице с внутренней стороны стены. Женщины смешались и начали оглядываться — за их спинами на стене тоже замелькали шлемы и острия копий.

Несчастных поднимали на копья и сбрасывали вниз, на камни обрыва и в реку. Кто-то упал во внутренний двор. Малышей подхватили за руки и за ноги и перекинули через каменный парапет. Тело одного из них долго билось между камнями внизу, застряв на перекате — наконец голубой кафтанчик смыло вниз по течению. На обрыве под стеной ветер трепал обрывок золотистого шелка. Еще через некоторое время вниз со стены полетели тела тех, кто упал во двор — кто-то еще был жив и дергался, бился и мотал головой. Им заматывали головы окровавленными платками и сбрасывали, раскачав за руки и за ноги.

А потом река снова потекла серебристо-зеленым. И даже шелковый лоскут унесло ветром и утопило между порогами. Стена замка оставалась безлюдной. Где-то в пустом небе кричал ястреб.

— Мне сказали, что они утонули, — хрипло выдавил Аммар.

— Вместе с няньками и мамками? — ласково поинтересовался нерегиль. — Ах, прости… про рабынь ты спросить забыл… или не захотел, а, Аммар?!

Последние слова самийа выкрикнул. Аммар отшатнулся, закрывая лицо руками, и отступил. Нерегиль шагнул вперед.

— Признайся, наследный принц, ты ведь обрадовался, а?

Аммар замотал головой.

— Ты обрадовался! — рявкнул самийа. — Ты обрадовался, потому что подслушал разговор братьев твоей матери — а они сговаривались убить малышей.

— Я ничего не слышал! — выкрикнул Аммар.

И отступил еще на шаг. Самийа поднялся вверх на ступень.

— Лжешь! — хлестнуло в ответ. — Лжешь! Не смей мне лгать! Ты слышал достаточно, чтобы подозревать и сказать об этом отцу. Но ты — промолчал. Ты побоялся, что отец откроет следствие и прикажет казнить тебя вместе с дядюшками по матери — потому что Амир любил своих младших. «Мои последыши, мое утешение в старости», — так он говорил? Сначала утешение, а потом, глядишь, и наследники, правда? А ты так боялся, так боялся оказаться лишним, верно я говорю?

Аммар пошатнулся и качнулся назад. Нерегиль шагнул вверх.

— И тебе полегчало на душе, когда сказали, что мальчики сбежали от прислужниц на речку и утонули. Ах да, я вспомнил вместо тебя: негодных рабынь побили камнями — как удобно, правда? А еще удобнее то, что матери обоих мальчиков удавились в тот же вечер, как получили известие об их смерти. И ты — ничего — не спросил.

Халиф аш-Шарийа кивнул и отступил. Самийа сделал еще один шаг вверх.

— Вы хотите избавиться от напастей с моей помощью? Не выйдет! Нет ничего омерзительнее в глазах Единого, чем лицемерие и фальшивая праведность. Сколько раз вы молитесь на дню? И сколько раз убиваете? Единый покарает тебя и весь твой род за преступления, которые вы совершаете, прикрываясь его Именем!

Аммар пошатнулся и ухватился рукой за холодную бронзу дверной петли. Самийа поднялся на последнюю ступень и встал с ним лицом к лицу.

— На вас уже идет страшная напасть из степей, и никто и ничто вам не поможет! Вас смоет, и никакие ухищрения не помогут вам! Лицемеры!

Ледяные, ненавидящие глаза.

Аммар прошептал: «Я виноват, горе мне».

Над ним каркнула ворона, и на щеку тут же шлепнулось что-то холодное и влажное, как здоровенная сопля. «Тьфу ты, пропасть», сказал себе Аммар и мазнул по гадости рукавом.

Во дворе покинутого дома Яхьи пронзительно заорал петух. Хлопанье крыльев и суетливое квохтанье эхом заметалось между стенами. Аммар опустил взгляд и увидел у себя под ногами разделенный на три части каменный резной круг.