Ящик Пандоры - [41]

На похоронах невесты Рустам Сафаров хранил гробовое молчание. Он словно окаменел, но глубоко изнутри наружу яростно рвались с цепи два бешеных пса по имени ярость и отчаяние. Он приехал в Грузию, в тот самый монастырь, который они с Настей посетили накануне ее страшной болезни, но умиротворяющее пение псалмов не смогло заглушить свирепый рев псов в его душе. Отец Серафим крестил его, слова были излишни, когда пламя ярости опаляет душу как вечный огонь. Рустам вернулся в спорт, хотя по просьбе невесты прекратил участие в боях без правил, которые девушка считала жестоким занятием. Его схватки отличались свирепым натиском и отсутствием чувства опасности. Псы ликовали. Однажды его дисквалифицировали. Противник был нокаутирован, но алчущие крови псы властно диктовали свою волю. Рустам бил поверженного человека, его кулаки вминали в татами бесчувственное тело. Он отшвырнул рефери, словно какую-то тряпичную куклу, ради того, чтобы насытить жаждущих смерти псов, и очнулся лишь в раздевалке, куда его насильно уволокли тренер с секундантами. Там, сидя в пропахшем потом и кровью помещении, Рустам разрыдался. И псы на время притихли.

Жизнь — это извилистая тропа, идущая в сумрачном лесу страданий, с редкими прогалинами, залитыми солнечным светом. Вероятно, на долю каждого из нас выделено определенное количество таких вот солнечных полян, подумал в тот раз Рустам, задыхаясь от горечи и боли, и он свою порцию уже израсходовал. На следующий день Сафаров уехал из Петербурга в Москву, где устроился на работу охранником в фирму Розова. Следует отметить, что Розов был наблюдательным человеком, он быстро отметил угрюмого дагестанца, который в свободное время много читал, а не разгадывал кроссворды, как остальные сотрудники. Сафаров был умен, немногословен и исполнителен. И еще он обладал редким качеством для спортсмена — умением импровизировать. Спустя пару месяцев беспорочной службы Сафаров стал личным телохранителем босса.

Авдеев заблуждался, считая, что расстался со своим спасителем навсегда. Рустам остался ждать. Он выехал из двора, остановив машину в двухстах метрах от подъезда, в котором жила Марина, опустил сиденья вровень с полом и лег на спину, скрывшись от обзора проезжающих патрулей. Если бы у Сафарова спросили, зачем он это делает, он затруднился бы дать ответ. Интуиция. То самое чутье, благодаря которому выживали в старину члены волчьей или человеческой стаи. Была еще одна причина, побудившая его лежать в неудобном положении и ждать. Псы. Впервые со дня смерти его невесты они умолкли и лежали тихо, будто накормленные досыта свирепые хищники.

4

К вечеру следующего дня отец Серафим понял, что заболел. Весь день он провел в постели, будучи не в силах подняться на утреннюю службу. Аппетита не было, дважды подходил к дверям послушник, справлялся о здоровье настоятеля. Он, кажется, что-то отвечал, молодой человек удалился. Основные симптомы появились после захода солнца. Жаром запылало лицо, словно он прислонил его к открытой печке, грудь и плечи покрылись гусиной кожей, горло распухло. Почему-то он не испугался, подошел к дверям и задвинул массивный засов, оставшийся здесь еще с древности. Несколько лет назад в монастыре делался ремонт, в окна установили стеклопакеты, стены покрасили в приятный голубой цвет, но келья настоятеля осталась нетронутой. Таково было условие отца Серафима. Ему нравилось трогать ладонью шершавую поверхность стен, ступать по каменным плитам, заложенным еще в девятнадцатом веке. Единственным новшеством, на которое он согласился, был мощный компьютер, с помощью которого настоятель общался с внешним миром. Все-таки он считался единственным православным священником, читающим молитвы на арамейском языке! Данное обстоятельство грело бы тщеславие монаха, если бы этот излюбленный грех дьявола был ему присущ. Отец Серафим был скромным человеком и неприхотливым в быту. Простая еда, чистая вода и молитва. Триединое! Любил шутить настоятель.

Первым делом отец Серафим набрал номер доктора Иремадзе, послав короткую молитву Господу, чтобы врач был здоров и доступен для связи. Потянулись долгие гудки. Монах уже собрался отключиться, когда на том конце провода ответили.

— Благослови, отче!

— Бог благословит! — Священник постарался говорить твердо, но, видимо, что-то случилось со связками. Вместо звонкого голоса из его рта вырвался какой-то хрип. Как старые колеса ветхой телеги.

Врач отреагировал молниеносно, как хороший боксер отвечает ударом на удар.

— С тобой все в порядке, отче?!

Монах прижал ладонь к груди, сдерживая позыв к кашлю.

— Н-н-е очень, Гуча, не очень, дорогой…

— Заболел? Перечисли симптомы!

— Жар, временами озноб. Г-г-горло распухло. — Он подошел к маленькому зеркальцу, висящему над ручным умывальником, оттянул пальцем свободной руки вниз веко. — Глаза покраснели… — Он грустно улыбнулся собственному отражению.

— Я пришлю машину! — Голос врача звенел, как металл на наковальне. — С кем ты контактировал за последние сутки?

— Всех не у-у-помнишь…

Монах посмотрел на упаковку с минеральной водой, стоящую в углу, перевел взгляд на мощный запор и дубовую дверь, способную сдерживать в течение получаса мощный таран.