Ящик Пандоры - [30]

Возвращаясь в комнату, он услышал затяжной стон, переходящий в зловещий и, как Дарий для себя давно определил, потусторонний скулеж. Эти звуки исходили из каких-то глубинных закоулков души Пандоры, что пугало и вызывало жалость. Иногда он ее будил, и когда она приходила в себя, то долго не могла понять, где она и что с ней происходит. Будить ее не стал, лишь, залезая под одеяло, осторожно потревожил ее, после чего Пандора перевернулась на спину и затихла.

Он долго лежал с надетыми наушниками, из которых неслись ретро-прощальные романсы вперемешку с блюзами Эллы Фицджеральд, смотрел в прореху штор, в заоконную полумглу, блуждая в обрывочной сумятице мыслей. Он попытался наметить на завтра план добывания денег, но в голову ничего путного не приходило, и он заснул в большой неопределенности и проспал уход Пандоры на работу.

Глава четвертая

Наступивший день снова был лучезарен и все сущее покрывал энергией и светоносным голубым флером.

На столе он нашел записку, оставленную Пандорой: «Одолжи у Легионера денег, купи молока, тостерного хлеба и попытайся что-нибудь продать…» Приказ без подписи, но подлежащий непременному исполнению. Легионер – это вовсе не легионер, а бывший ссыльный, которого ребенком вместе с родителями советская власть отправила в 1940 году в Сибирь. С женой Лаурой он живет на втором этаже, получает обычную пенсию, однако, как потерпевший от политического режима, имеет от государства кое-какие поблажки – бесплатный проезд в общественном транспорте и скидку в счетах за коммунальные услуги. Айвар (так звали Легионера) как человеческий тип был невыразителен, чаще всего небрит, с седыми, плохо причесанными патлами, и все это усугублялось тяжелым похмельем. Однако в доме никто его не видел пьяным, это был тихий искоренитель алкоголя и, по-видимому, страдающий, если верить сплетням, еще одной манией – педофилией. Когда Лаура уезжала на работу, к нему поднимались нимфетки из соседних переулков, и Дарий часто слышал несшиеся с потолка смех, топот полудетских ног, тяжелые шаги хозяина дома и его глухой, маловыразительный глас… Потом стучали двери, лестница наполнялась звуками рассыпавшегося гороха и все наверху затихало. Медея в таких случаях многозначительно, одними бровями, указывала на окна Айвара и разводила руками… Однако Дарий в это не верил, он знал другие типы мужиков, которые были стопроцентными педофилами… Какой дурацкий век: как что – голубой, педерал, как что – педофил, некрофил, зоофил или тот, кто играется с собственными какашками…

Когда Дарий позвонил в квартиру Легионера, у него еще не созрел вопрос о сумме, которую он собирался одалживать. Но когда тот, открыв дверь, похмельно осклабился, Дарий понял, что может рассчитывать на максимум… Дело в том, что Лаура была хозяйкой какого-то очень доходного участка земли и, понемногу его распродавая, пополняла свой банковский счет, выделяя при этом что-то Айвару на карманные расходы.

Когда Дарий вошел в очень опрятную, хотя и со старой мебелью квартиру, первым делом ощутил удушливый аромат самогона. На газовой плите стоял большой таз, над которым воспарялись бесцветные дымки – видимо, Айвар только что закончил гонку зелья и уже успел неоднократно побывать в роли дегустатора. Иногда на эти ароматы слетались случайно проникшие через оконную сетку мухи, но, сделав пару кругов над плитой, они замертво падали наземь, словно сбитые зениткой истребители. Нередко эфир, пронизанный алкоголем, приманивал Медею, которая минут через тридцать пребывания в квартире Легионера спускалась вниз в непотребном состоянии.

– Пятьдесят латов? – скосив к кончику носа глаза, переспросил Айвар. Потом он долго рылся в карманах висевших в прихожей одежд, но, не найдя ничего, сходил в комнату и вернулся оттуда с портмоне с серебряной дарственной пластинкой. – Тебе мелкими или одной бумажкой?

– Все равно, – Дария раздражала его медлительность и не сходящая с лица ухмылка старого арийца. – До завтра, в крайнем случае – до послезавтра…

Легионер наконец вылущил из портмоне три бумажки и протянул Дарию – две двадцатилатовых и одну десятилатовую. Предел мечтаний.

Когда он спускался по лестнице, из своих дверей вышла Медея, неся перед собой ведро с маринованным мясом. Значит, намечается приезд Мусея и застолье в палисаднике.

– Ты вчера так сладко спала, что мы не стали тебя будить, – сказал Дарий и похлопал Медею по заднице.

– Да-да, на свежем воздухе спится хорошо… Сегодня у Мусика день рождение… и год, как погиб мой котик Фарисей. Хотим эти даты объединить, – Медея встряхнула ведро, и на Дария пахнули луково-уксусно-перцовые запахи. – Можешь со своей Пандорой присоединяться, шашлыков хватит на весь дом…

Дария ничуть не удивило такое совмещение событий, о которых ему поведала Медея. В доме на Сиреневой и не такое видели…

Однако это ему малоинтересно, у него другие планы, которые он начал осуществлять сразу как только вернулся к себе. Во-первых, встав на стул, он вытащил из антресолей сложенные в стопку и переложенные бумагой картины. Вернее, картонки из ДВП, на которых он обыкновенно писал свои сюжеты. С холстом много возни, а по долговечности еще не факт, что он долговечнее обыкновенной ДВП… Ведь и Леонардо свою Мадонну писал на сосновой доске…