Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи - [47]

Сэла никогда не говорила о своих предчувствиях, но уладское сказание об Этайн стало ее любимым, и в этом пристрастии фру Хильдирид смутно ощущала какую-то угрозу.

– Такие вещи приключаются только с дочерями конунгов, но никак не с внучками кузнецов! – уверяла она.

– Но человек перерождается в разных обстоятельствах! – возражал жене Слагви. – Вот, я теперь кузнец, а раньше, может быть, был конунгом!

– Вот в тебя-то она и уродилась такая!

Спасаясь от пустой болтовни Сольвейг Красотки и тоскливых вздохов Борглинды, Сэла выбиралась из дома и без цели бродила вокруг. От порога открывался вид на противоположный берег фьорда, который тут, в вершине, был уже совсем узким. Там, тоже над берегом, стояла усадьба под названием Сенная Тропа: именно здесь с гор спускалась дорога, по которой волокушами возили сено с горных лугов в усадьбу Пологий Холм. Двадцать лет назад Хравн хёльд выделил эту землю одному из своих хирдманов, Хроллаугу Муравью, чтобы он там построил себе дом. Хроллауг обзавелся хозяйством, женился и стал ожидать сыновей, чтобы вырастить из них доблестных воинов. Ожидал он их до сих пор, а тем временем в доме у него выросли четыре дочери, все как на подбор – сильные, рослые и крепкие. Хроллауг назвал их именами валькирий: Хильд, Гунн, Кьяра и Сигрун. К ужасу матери, с самого детства они куклам, веретенам и гребням для чесания шерсти предпочитали копья, сделанные своими руками из подходящих палок. Отец, в тоске по сыновьям, выучил их обращаться со всем этим и даже вырезал им деревянные мечи, очень похожие на настоящие. Мать бранилась, что эдак из его дочерей никогда не выйдет толка, а значит, он не дождется не только сыновей, но и внуков. В самом деле, старшей из девушек, Хильд, уже исполнилось девятнадцать лет, но о том, чтобы сделаться «как все», четыре сестры по-прежнему не думали. В Аскефьорде им поудивлялись было, а потом привыкли. Выходя из дома, Сэла нередко видела, как четыре «валькирии» своими деревянными мечами сражаются между собой и изредка с отцом‑наставником. Над фьордом висели их азартные, то отчаянные, то торжествующие победные крики. И нередко Сэла, отвязав маленькую лодку, гребла через фьорд, прячась за капюшоном от ветра, и звала «валькирий» погулять, побегать на лыжах, покататься с гор, которые начинались почти сразу за их усадьбой, где летом были пастбища. Однажды они попали в жуткий буран и сутки сидели на пастбище, в пустой крошечной хижине, полностью занесенной снегом. Вот и все, чем теперь удавалось развлечься.

Часто она бывала в Пологом Холме. Эрнольв ярл, своим изуродованным лицом и закрытым левым глазом способный испугать даже бергбура (из трусоватых), Сэле был привычен, как собственный отец, и она любила бывать с ним: от него всегда исходило ощущение спокойной, уверенной силы, ума и чести. Даже сидеть рядом было как-то по-особому надежно, и возле него Сэла почему-то чувствовала себя умнее, чем обычно. Его отец, Хравн хёльд, умер лет восемь назад, а мать, фру Ванбьёрг, в старости как-то уменьшилась в росте, огрузнела и уже не была такой шумно-деловитой, как раньше. Время она предпочитала проводить на лежанке в теплом углу, от скуки посасывая сухарики и обсуждая новости: какой конунг с каким воюет, какой ярл где собирает дань – притом всегда держалась мнения, что в нынешние времена все это делается неправильно. В ее глазах люди и события сильно измельчали за последние лет тридцать – сорок. Вот раньше, при Торбранде конунге, когда они с Хравном хёльдом были молодыми, тогда были люди! Тогда делали дела! А теперь что? Даже собственный сын Эрнольв, могучий, прославленный, уважаемый по всему Морскому Пути человек, казался ей мальчишкой рядом с его покойным отцом. Домом правила жена Эрнольва, фру Свангерда, с двумя невестками, Вильминной и Сольвейг.

– А знаете, – вдруг сказала однажды фру Ванбьёрг, ни к кому в особенности не обращаясь, – мне сегодня снилась Тордис.

Все обернулись к ней. Не в пример многим старухам, Ванбьёрг на восьмом десятке еще не выжила из ума и обо всем судила вполне здраво. Видения ее тоже не посещали, и то, что ей вдруг приснилась Тордис, ее дочь, помешанная и ясновидящая, всем показалось весьма неожиданным. Тордис умерла давным-давно и ни разу не тревожила живых родичей.

– И что она тебе сказала? – удивленно спросил Эрнольв ярл.

– Она сказала что-нибудь? – одновременно с мужем задала вопрос фру Свангерда, заметно встревожившись.

– Сказала, как всегда, – отозвалась Ванбьёрг, пожимая плечами. – Сказать-то она сказала, да вот кто ее поймет?

– Но ты помнишь, как это звучало? – снова спросил Эрнольв ярл. Сэла сидела, навострив уши. – Может, мы вместе разберем?

– Говорила про какое-то облако. Что облако идет на Аскефьорд, и она ничего не видит.

– Облако? – Вильминна всплеснула руками, в которых держала полусшитую рубаху для Халльмунда. – Какое еще облако?

– Странно, если бы она впервые за двенадцать лет явилась из Нифльхель, чтобы предупредить о снегопаде, – недоверчиво заметил Эрнольв ярл. Сэла мысленно согласилась с ним.

– А что может означать облако? – опять спросила Вильминна. – Если оно, скажем, приснится, что это значит?