Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи - [113]
– Нет! – Бран наконец поднял голову и посмотрел ей в лицо. В его светлых глазах была отчаянная решимость, а досадное упоминание об отце помогло справиться с колебаниями. – Я готов… готов… если ты хочешь… бежать с тобой! Я увезу тебя хоть сегодня! Ты не будешь больше рабыней! Ты будешь жить в том почете, какой заслужила твоим рождением!
– А теперь я должна взять тебя за уши и сказать что-то вроде: «Стыд и позор на твои уши, если ты меня не уведешь с собой?» – с устало-насмешливым видом ответила Сэла, намекая на грустное сказание о Дейрдре и Найси.
– Зачем ты смеешься? – с обидой и гневом ответил Бран. – Я люблю тебя! Я возьму тебя в жены!
– А куда мы денемся на острове? Чтобы, как те двое, «не есть на том же месте, где готовили еду, и не спать там же, где ели»? [24] И чтобы по ночам ты только «оберегал мой сон», не более того, так что и само бегство становится бессмысленным? – поддразнивала она, думая, что последнее как раз должно возмущать именно Брана.
– Не обязательно оставаться здесь. У меня есть корабль. Мы можем уплыть на Эриу.
– А как я могу знать, что ты опять меня кому-нибудь не подаришь?
– Почему ты мне не веришь?
– А какие у меня основания тебе верить?
– Моя честь!
Сэла смилостивилась: во-первых, было видно, что Бран и правда влюблен до отчаяния, а во-вторых, не следовало пренебрегать даже таким способом бегства с острова Туаль. Когда там еще приплывет Оддбранд! А Бран уже здесь и уже готов. Поплывут они, конечно, во Фьялленланд – для законного брака ведь нужно благословение ее родных! Если вместе с девушкой Брану придется везти еще и черный камень… но ему ведь необязательно об этом знать. А насчет необходимости захватить Коля она что-нибудь придумает.
– Ладно, может быть, когда-нибудь я и возьму тебя за уши! – великодушно пообещала она. – Они у тебя и впрямь достойны быть воспетыми в сказании…
– Это ты так шутишь, да? – отозвался Бран, глядя на нее с грустной преданностью. Старая история: иным мужчинам нравится, чтобы ими руководила женщина, но вот не всякой женщине нравится руководить мужчиной. Что бы там ни думали эти последние насчет якобы женского властолюбия.
– Вот только не знаю, насколько такой брак понравится Торварду конунгу… моему брату! – предостерегла Сэла.
И ей опять стало отчасти жаль своего новоявленного жениха: он будет разочарован, когда узнает, что она всего-навсего дочь кузнеца! И хорошо бы ему узнать об этом до свадьбы!
– А пока иди погуляй с кем-нибудь! – распорядилась она. – А не то еще фрия увидит нас вместе и… сотворит что-нибудь нехорошее. Она же ревнива, как тысяча троллей. И если другая женщина похитит у нее хоть один мужской взгляд, она этого не переживет!
Бран вздохнул, но подчинился. И даже не стал защищать благородную душу фрии.
Праздник продолжался весь день, и всю ночь туалы жгли костры, распевая песни в честь вернувшейся Богини. Всех иноземных рабов, правда, загнали в их каморки и заперли, но Сэлу не тронули: в глазах туалов она была прежде всего дочерью конунга, а потом уже пленницей. От всех переживаний этого дня ее немного лихорадило: вспоминались фьялленландские праздники, вспоминался и Торвард-здешний, и Торвард-домашний, и Ниамор, и Бран. Подумать только: она чуть ли не обручилась с последним, но мыслями ее безраздельно владел Торвард. Сознание того, что он, могучий и прекрасный бог Аскефьорда, так близко от нее, вызывало в ней желание петь и смеяться от радости. Может быть, в другое время она думала бы о Бране больше и теплее: в конце концов, в нем она не видела недостатков, кроме привычки чересчур охотно повиноваться женщине, но от этого ведь нетрудно вылечить. Но рядом с Торвардом он терялся, как ягненок рядом с огненноглазым жеребцом!
Перед рассветом она ушла к берегу моря. Только теперь ей выпал случай взглянуть на Землю Тьмы, которая встает из волн по ночам. Она влекла Сэлу и как препятствие к возвращению домой, и как одно из величайших чудес обитаемого мира. Сердце замирало при мысли, что Земля Тьмы все же может оказаться всего лишь красивым сказанием, и Сэла сама не знала, обрадует или огорчит ее это.
Она шла между деревьями и, хотя ветер дул ей в лицо, не чувствовала запаха моря. Вот она спустилась с лесистого холма: вон цепочка курганов прежних правительниц, вон знакомый обрыв, а за ним…
Там, где полагалось быть морю, сейчас расстилалась широкая, сколько хватало глаз, зеленая луговина, усыпанная множеством цветов. От красоты ее захватывало дух, и Сэла стояла, оцепенев, восхищенная зрелищем не меньше, чем потрясенная. Здесь и там стояли кучками деревья, раскидистые цветущие яблони, окутанные белыми цветами, и их маленькие зеленые листочки отливали перламутром. На ветках порхали яркие птицы, каких нет в лесах Земли Света, а между деревьями неспешно ходили лошади – голубые, с красными гривами, красные, розовые, золотисто-желтые. Такое возможно только во сне, и Сэле казалось, что она узнаёт этот сон, что он уже не раз приходил к ней, но теперь ей впервые удалось поймать его и запомнить, не дать улететь меж ресниц при первом проблеске пробуждения. На спине одной из золотых лошадей сидела юная девушка в развевающемся белом одеянии, с золотыми волосами, и смеялась, поднимая руку, словно приветствуя ветер… Вдали виднелась гряда холмов, и на самом высоком что-то блестело, напоминая бронзовые ворота Аблах-Брега.
