Яростная Калифорния - [27]

За цифрами роста студенты видели и потери, за умножающимся количеством — изъяны качества, более того — покушения на личность. По выражению его президента Кларка Керра, университет стал «мультиверситетом» — огромным комбинатом в индустрии знания, работающим на потребу капиталистического общества. Процесс обучения был бюрократизирован и обезличен, профессор физически оказался недоступен для студента, а порой — для заднескамеечников— представал лишь в виде изображения на телеэкранах — выход, продиктованный циклопическими размерами лекционных залов. Чтобы запомнить и не потерять, студента занесли на перфокарту и передоверили памяти и попечению ЭВМ. На вожделенном пороге взрослой жизни молодые люди, впитавшие со школьной скамьи азбуку буржуазной свободы и индивидуализма, видели, как их затягивает некая равнодушная чудовищная машина, обтесывая, выравнивая, штампуя, — изготавливая специалистов, как конвейерный продукт на автозаводах Детройта.

Сегодня в Беркли, крупнейшем и самом известном кэмпусе, — около тридцати тысяч студентов. Это целый мир, племя младое, не совсем знакомое взрослым и не до конца познавшее само себя, но открытое, порывистое, ищущее. Там интересно побродить и постоять присматриваясь. Юноши и девушки с книгами под мышками, а то и в рюкзаках, пешком и на велосипедах курсируют между холлами. Распахнутые рубахи, грубые свитера, выцветшие джинсы. Многие босы, вызывающе ступают по нагретому асфальту и шершавому гравию дорожек. Не терпящая снисходительности старших простая, но и сложная молодежь — как эмбрион, стесненный в чреве матери. В кого он выпрямится? Что произрастет в его крутой голове?

Схемы-путеводители тут не помогут, как и официальные брошюрки о Беркли. В них академически солидные, сдержанно хвалебные и во многом обоснованные самоаттестации.

Но есть другое — что найдешь не в брошюрках для абитуриентов и гостей, а, предположим, на страницах газеты «Беркли барб» («Колючая проволока Беркли») и что хорошо известно американцам. Не профессора, а именно студенты прославили Беркли в последние годы. Ученики стали учителями, и преподанные ими уроки, не умещаясь в рамки академических программ, подтвердили мудрое изречение ибсеновского героя: «Юность — это возмездие». Именно в Сан-Франциско с его давними боевыми профсоюзными традициями и духом критического радикализма шестидесятые годы собрали обильный урожай этого возмездия. Здесь, в Беркли, Америка вступила в полосу бурных студенческих волнений, которые через несколько лет охватили кэмпусы по всей стране, возвестив появление на общественно-политической арене новой, активной, быстро растущей силы. По соседству, в Окленде, в 1966 году родилось движение «черных пантер», распространившееся в другие крупные города и вызвавшее страх правящей Америки. Наконец, Сан-Франциско избрали своей столицей хиппи — эти своеобразные критики бездушного «технотронного» общества.

Хронологически эта новая полоса началась 14 сентября 1964 года, когда один неумный университетский администратор лишил студентов Беркли возможности собирать деньги для разного рода политической деятельности и заниматься агитацией и вербовкой сторонников. Ответом было Freedom Speech Movement — движение за свободу слова, настоящая веха в активизации американского студенчества. Вскоре полиция за руки-ноги выволакивала из административного Спрол-холла восемьсот участников сидячей забастовки, которыми руководил 22-летний студент-философ Марио Савио.

«Прошлым летом я отправился в Миссисипи, чтобы участвовать в движении за гражданские права. Теперь я вовлечен в другую стадию той же борьбы — на этот раз в Беркли. Некоторым эти два поля битвы кажутся совершенно разными, но это неверное представление. В обоих местах речь идет о тех же самых правах — о праве граждан принимать участие в жизни демократического общества... Более того, это борьба против одного врага. В Миссисипи правит автократическое всесильное меньшинство, подавляя посредством организованного насилия огромное, практически бессильное большинство. В Калифорнии привилегированное меньшинство манипулирует университетской бюрократией, подавляя выступления студенчества. За этой «респектабельной» бюрократией прячутся финансовые плутократы».

Это из статьи Марио Савио в декабре 1964 года. Тогда под его словами подписались бы сотни или немногие тысячи. Спустя четыре года две пятых из шести миллионов американских студентов так или иначе участвовали в проявлениях протеста. Большинство их вряд ли разделяло радикализм Марио Савио, но для многих параллель между университетскими администраторами и миссисипскими расистами уже не казалась чрезмерно смелой. И они могли бы присоединиться к другим его словам:

«Много студентов здесь в университете, многие люди в нашем обществе блуждают без цели... Это люди, которые не научились компромиссам, которые, к примеру, поступили в университет, чтобы задавать вопросы, расти, учиться... Они должны подавлять свои творческие импульсы — это предварительное условие, чтобы стать частичкой системы... Лучшие из тех, кто сюда поступает, должны четыре года бесцельно блуждать, все время спрашивая себя, зачем они вообще здесь, сомневаясь, есть ли какой-либо смысл в том, чем они заняты, видя впереди бессмысленное существование и участие в игре, где все правила давно установлены...»