Яростная Калифорния - [24]

Тогда в знаменитых «кабельных трамваях» мы каждый день взбирались на крутой Ноб-хилл. В отеле «Марк Гопкинс» с царским видом на город, залив и океан семнадцатый этаж был снят Барри Голдуотером, а шестнадцатый — Уильямом Скрентоном, соперником аризонца, пенсильванским губернатором-миллионером, представлявшим умеренное крыло республиканцев. На голдуотеровском этаже висели под потолком провода частной — с гарантией от подслушивания — телефонной сети на сто двадцать номеров и разгуливали дюжие молодцы в мышиного цвета форме — из частного сыскного агентства «Пинкертон».

Многое было тогда у Голдуотера. Например, пятьсот «девиц Голдуотера» — добровольных, крикливых агитаторов; в смысле женских прелестей они, правда, проигрывали «девицам Пепси-Кола», которые бесплатно поили делегатов и корреспондентов. Целая предвыборная индустрия доказывала непревзойденную маневренность американского бизнеса. Продавали полые стеклянные трости, в которых переливалась золотистого цвета вода (Goldwater переводится как золотая вода), канотье, брошки, бусы, значки, заколки для галстуков — с тем же магическим именем. Шустрые седовласые энтузиастки, по возрасту не годившиеся в «девиц Голдуотера», украшали себя большими круглыми значками: «Будь мне 21 год, я голосовала бы за Барри».

В те, лучшие дни своей жизни Барри Голдуотер имел даже разрешение на вертолетные путешествия от отеля «Марк Гопкинс» до Коровьего дворца в Дейли-сити.

Там-то в сан-францисском предместье, среди выжженных калифорнийских холмов, в Коровьем дворце, построенном в начале тридцатых годов по рузвельтовской программе борьбы с безработицей, в антракте между ежегодной скотоводческой выставкой и гастролями четырех лохматых битлов из Ливерпуля разыгрывался главный спектакль. К чести американских журналистов надо сказать, что они весьма иронически относятся к предвыборным съездам двух своих ведущих партий, но, даже предупрежденного, меня поразило собрание в Коровьем дворце. В июле 1964 года это был небезопасный балаган невежества и ненависти — глобальной и универсальной ненависти — к либералам, умеренным, неграм, коммунистам, программе соцобеспечения, кубинцам, панамцам, вьетнамцам, социалистическим странам, де Голлю, Джонсону, «миллионерам с Восточного побережья», к газете «Нью-Йорк таймс» и т. д. и т. п. Принципиальной ненависти ко всякой сложности мира, в котором отовсюду, как чудилось сторонникам Голдуотера, покушаются на их Америку, где всюду предатели, отступники и «мягкотелые».

Голдуотер шел к победе, как паровой каток, голоса были в кармане, на него работала машина республиканской партии, и разве могли подействовать на триумфатора упреки из письма растерянного Скрентона: «С откровенным презрением к достоинству, честности и здравому смыслу съезда ваши помощники фактически говорят, что делегаты всего лишь цыплята, которым можно скручивать головы... Вы слишком часто и необдуманно прописывали ядерную войну как рецепт для решения проблем беспокойного мира. Вы слишком часто стояли за безответственность перед лицом серьезнейшей опасности расовой катастрофы... Короче говоря, голдуотеризм свелся к сумасшедшей коллекции нелепых и опасных взглядов...»

Минуты публичного унижения испытал Нельсон Рокфеллер, нью-йоркский губернатор и самый известный из пяти братьев-миллиардеров. Он держался в сторонке, загораживаясь Скрентоном, на которого делал ставку старый «восточный капитал», но эта тактика не спасла его от неприязни и ненависти голдуотеровцев. На трибуне Коровьего дворца его ошикали, ему не дали говорить. «Мы хотим Барри! Мы хотим Барри!» — скандировали делегаты. «Паршивый развратник!» — визжала некая блондинка: Рокфеллер развелся с женой и вступил во второй брак года за полтора до съезда. «Это все еще свободная страна, дамы и господа!» — усовещевал Рокфеллер толпу, но не тут-то было. Ухватившийся за края трибуны губернатор был серее обычного, мускулы лица и большого, неприятно подвижного рта с трудом удерживали тренированную, легко доходящую до ушей, рокфеллеровскую улыбку.

Человека, незнакомого с американскими тонкостями, могло озадачить это публичное осмеяние Рокфеллера. Но в тамошней политической чересполосице свои точки отсчета. Заглянув в дни съезда на Мишн-стрит в штаб-квартиру ультраправой организации «Независимые американцы за Голдуотера», я узнал, что по политическим убеждениям Нельсон Олдрич Рокфеллер является «интернациональным социалистом»...

■

И вот третий въезд в Сан-Франциско.

Кармел позади, сдут скоростями на федеральной 101-й. Смотрю на зеленые дорожные щиты. Указатель поворота к Коровьему дворцу как право на воспоминания.

Где прежние страсти? Где он, этот Наполеон образца 1964 года, наблюдавший свой Аустерлиц по телевизору из отеля «Марк Гопкинс», а на следующий день собственной персоной явившийся в Коровий дворец — через черный ход, потому что у парадного бушевали демонстранты, на свой лад склонявшие его фамилию: «1964— Золотая вода! 1965 — Горячая вода! 1966 — Хлеб и вода!»

Он не попал в Белый дом, потерял даже сенаторскую синицу, погнавшись за президентским журавлем, и уже больше трех лет скромно сидит у себя в Фениксе — галантерейный коммерсант, а также фото-, радио- и авиалюбитель. В вечной суете своей Америка забыла Голдуотера быстpee, чем заграница, которая медленнее переваривает американские феномены. В нью-йоркские газеты он попадал редко и не ближе десятой полосы, хотя в заявлениях его была законная обида жертвы плагиата — Джонсон проводил во Вьетнаме ту самую политику, которую обещал Голдуотер. И мечтал он уже не о Белом доме, а о возвращении в сенат (чему и суждено было сбыться в ноябре 1968 года, когда аризонцы снова отправили его на Капитолийский холм).