Ярость - [72]

— Это неправда, — произнес Шацкий. — Действительно, утром двадцать восьмого ноября я отправился… — Журналист скорчил настолько перепуганную стилем гостя мину, сто тот резко замолчал. — Если говорить коротко, в четверг утром я отправился к женщине, которая днем ранее искала у меня помощи. Я обнаружил ее умирающей, ее сильно избил муж. Рядом с ней игрался маленький ребенок. Еще пять минут, и он уже игрался бы возле трупа матери.

Воцарилась неловкая тишина. Журналист с тем же изумлением пялился на Шацкого. Звукорежиссер в своей кабине отчаянно давал знаки, чтобы они хоть что-то сказали.

— Остается лишь поблагодарить вас, — в конце концов очнулся журналист.

— Это лишнее. Женщина до сих пор находится в критическом состоянии. Ребенок находится под государственной опекой. Если бы я не был тупым чинушей и выслушал эту женщину днем ранее, а не пропустил ее зов о помощи мимо ушей, спасение было бы ненужным. Если бы я повел себя как следует, этой женщине — жертве домашнего насилия — и ее ребенку была бы обеспечена правовая и психологическая помощь. Ей не нужно было бы возвращаться к мужу, ей не нужно было бы потом умирать на полу в кухне. Я бы хотел воспользоваться случаем и публично извиниться перед этой женщиной, ее сыном и ее родными. Мне очень стыдно, если бы было возможно, я бы перевел время назад. Прошу прощения.

— Все мы совершаем ошибки, — поучительным тоном произнес радиожурналист и указал на часы, тем самым давая знак, что время передачи заканчивается.

Раз уж Шацкий проснулся, он вновь почувствовал, как нарастает в нем раздражение. Ярость, как определила это Хеля. Ему это слово нравилось, оно придавало агрессии черты благородства и справедливости.

— Ну да. Но если ошибку совершите вы, то в большегрузе, направляющемся в Августов, вместо Рианны запоет Бейонс. Когда же совершу ошибку я, если замечу угрозы или не исключу виновника угрозы для общества, тогда может прерваться чья-то жизнь.

— Я понимаю вашу точку зрения, — журналист поправил модные очки, беседа — наконец-то — заинтересовала и его, — но в таком мышлении таится ловушка. Человеческий фактор это наиболее слабый, наиболее аварийно-опасный элемент любой системы. Но, как правило, неизбежный. Если принять ваш способ мышления, то страх перед ошибкой может стать настолько парализующим, что никто не захочет быть прокурором, судьей или нейрохирургом. Полностью ошибок исключить не удастся, ведь невозможно исключить человека.

— Удастся, — ответил на это Шацкий. — Достаточно лишь отключить автопилот и тщательно обдумывать любое из решений, которые мы принимаем ежедневно. Благодаря этому мы и сможем избежать ошибок. — Шацкий усмехнулся и решил сделать подарок своему асессору: — Это логичный выбор.

Режиссер подавал знаки, известные всем зрителям баскетбольных матчей: время.

Шацкий же сделал вид, будто этого не замечает.

— Раз уж мы об этом говорим, мне бы хотелось затронуть такую существенную проблему. Я обращаюсь ко всем вам, как к соседям своих соседей. Помните, что если за стенкой или за забором происходит нечто плохое, вы можете стать для той женщины или того ребенка последней спасательной доской. Наверняка вы сидите вечером и считаете, что это не ваше дело, ведь у этих людей имеется семья, работа, что кто-то да заметит. А так соседка грамотная, может и в полицию обратиться. Это как раз не так. Жертвы насилия не отправляются в полицию, ведь они чувствуют себя виноватыми. По причине стыда они рвут контакты с собственными родными. Эти женщины — мастерицы маскировки, чтобы на работе никто ничего не заметил. Тот момент, когда вы сидите дома и обманываете себя, мол, маленький ребенок плачет, потому что у него снова воспаление уха — это тот самый момент, когда вы можете спасти кого-нибудь, чье-то здоровье, чью-то жизнь. И прошу вас, не забывайте, никто другой за вас этого не сделает, и что это исключительно ваша ответственность и обязанность.

— Выходит, мы завершаем похвалой доносительству, — пошутил журналист.

Шацкий почувствовал, что перед глазами у него падает багровый занавес.

— Пан называет доносительством информирование служб правопорядка в правовом государстве, о том что кто-то кого-то обижает? — рявкнул он.

Его собеседник тут же поднял руки, защищаясь.

— Это был прокурор Теодор Шацкий, у нас через минуту региональные новости, а перед ними мы еще успеем послушать чего-нибудь радостного: на «Радио Ольштын» группа «Эроусмит» и песня в самый раз для тех, кто еще не до конца проснулся: «Дженни схватилась за ружье» — Jenny's got a gun!

Красная лампочка погасла, Шацкий положил на стол наушники, из которых доходили характерные первые аккорды вечно популярного хита парня со слишком большим ртом.

Прокурор быстро попрощался и выбежал из радиостанции.

Далеко он не отъехал. На аллее Войска Польского застрял в пробке и, глядя на красные стоповые огни стоящего перед ним «ниссана», он думал о том, что Ольштын — это маленький город. И что, раньше или позже, тропы лиц, ответственных за организацию дорожного движения в несчастной варминьской метрополии, скрестятся с его собственными. И вот тогда-то он, прокурор Теодор Шацкий, превратится в ужасного ангела мести.