Ярость - [71]

И не то, чтобы он жалел своей танцевальной карьеры, совсем даже наоборот, но было время, когда он считал, что ничего более ужасного в своей жизни он уже не встретит. Потому и изменился. Люди смеялись над его одержимостью, в то время, как в его поведении одержимости совершенно не было. Только лишь логичный выбор.

Потому-то сейчас, как всегда, через день в это время, какая бы ни была погода, он бежал в ровном темпе ста сорока ударов сердца в минуту через городской лес. Четыре километра он уже пробежал, оставалось еще шесть.

Во время бега Фальк не слушал ни радио, ни музыки, но на сей раз взял с собой телефон с подключенными наушниками. Ему хотелось знать, что Шацкий скажет после новостей на «Радио Ольштын» в качестве свежеиспеченного пресс-атташе.

Но пока что на радиостанции все время играла музыка, а он размышлял над тем, встретиться с Вандой или нет. Теоретически, он уже вроде как договорился, практически — можно было и все отменить. Теоретически он сделал это ради отца, практически же ему самому было весьма интересно, осталось ли что0нибудь из того, что было когда-то между ними. А было много чего.

Теоретически он понимал, что в его случае о помолвке не могло быть и речи, это логичный выбор. Практически же, он схватился бы за любую отговорку, лишь бы увидеть девушку.

Фальк выбежал на аллею Войска Польского и решил, что, вместо того, чтобы, как обычно, пересечь ее, он немного пробежится по улице. Молодой асессор испытывал странное беспокойство, и огни цивилизации казались ему более манящими, чем пустые тропы в сыром лесу.

Он бежал в сторону центра, справа был парк и здание радио, слева — психиатрическая больница. Он глянул на светящиеся окна больницы, а потом на указатель пульса: 160 ударов в минуту.

Не следует тут бегать, подумал Эдмунд Фальк.

3

Перед микрофоном «Радио Ольштын» Шацкий уселся весь на нервах, беспокоясь о том, что неверно проведенная беседа относительно Наймана может привести, как минимум, к истерии в средствах массовой информации… Одно неосторожное слово, и дело серийного убийцы из Вармии выскользнет из-под контроля и превратится в медийный ураган.

К счастью, оказалось, что местное радио точно так же не заинтересовано спорными темами, как и местная пресса. Шацкий ответил на несколько общих вопросов, касающихся криминальной специфики города. Прижатый к стенке по вопросу локального патриотизма, он вывернулся шуткой, что собирается сделаться варминцем на все сто процентов, когда зима чуточку попустит, и когда он научится ходить под парусом, ведь сейчас пока что все одиннадцать озер представляют собой одиннадцать катков. От политического вопроса о конфликте в верхах между генеральным прокурором и премьером удалось откреститься, заявив, что, в качестве обычного следователя он видит проблему с иной перспективы.

Шацкий радовался тому, что его первое официальное столкновение в медийном пространстве идет как по маслу, но несколько скучал. У ведущего передачу был низкий радио-голос гипнотизера, что в соединении с хорошо работающими калориферами в студии привело к тому, что у прокурора слипались веки. Ему срочно нужно было кофе.

— Слушатели в текущем режиме комментируют нашу беседу, — сообщил журналист, глянув на экран монитора. — Несколько замечаний в отношении функционирования системы вообще, скорее, критических. Но вот вижу еще, как какой-то остроумец спрашивает, а не шастает ли в Ольштыне серийный убийца.

Журналист улыбнулся. Шацкий тоже улыбнулся, понимающе кивнув. В эту улыбку он вложил столько сочувствующей снисходительности, сколько только в нем нашлось, лишь бы только не отвечать на этот вопрос. Солгать он не имел права, а выражение «на данном этапе я не могу поделиться информацией о конкретных следственных шагах» поставило бы все средства массовой информации Польши в состояние боевой тревоги.

— И еще один телефон от слушателя. Вы разрешите?

Шацкий кивнул. Наверняка кто-нибудь сейчас выльет ему на голову ведро помоев за то, что его коллега с другого конца страны признал свастику индусским символом счастья, но лучше уж это, чем разговоры о серийном убийце.

В трубке слышался только шум, и когда уже казалось, что соединение сорвалось, он вместе со всеми, стоящими в утренних пробках слушатели «Радио Ольштын» услышали неуверенный голос пожилой женщины:

— Доброе утро, я звоню, чтобы все узнали, что не каждый прокурор сидит за своим письменным столом и перекладывает бумажки. Пан прокурор Шацкий сам об этом не скажет, но несколько дней назад он спас жизнь одной женщине. Не параграфами, а вот так, просто, он вошел к ней в дом и спас жизнь. Одну замечательную жизнь. Большое спасибо, до свидания.

Журналист с изумлением глядел на своего гостя.

— Это правда, пан прокурор?

Какое-то время Шацкий колебался. Он представил Шарейну и Поневаша, который как раз сейчас сидят возле приемника и сжимают кулаки в жесте триумфа или же бьют пять, или как там нынешний офисный планктон выражает радость. Они таки были правы, урра, успех и еще раз успех, прокурор Теодор Шацкий будет лицом их учреждения, шерифом нового поколения, прокуроры пожелают вешать его портрет рядом с государственным ореликом. Достаточно было лишь подтвердить.