Ярость - [47]

— Успеха, — буркнул он про себя и выбросил газету в мусорную корзину.

Движение было уже минимальным, и Шацкий посчитал, что сможет поехать на Яроты, не рискуя получить приступ апоплексии. Через четверть часа он свернул в улицу Вильчинского, одну из основных в ольштынском спальном секторе, проехал мимо костёла, настолько уродливого, словно его выстроило Товарищество Приятелей Люцифера, чтобы отталкивать народ от веры, и начал осматриваться в поисках нужного адреса. Припарковался он под пятиэтажкой из девяностых годов, печального десятилетия, когда строили быстро и без какой-либо идеи, не говоря уже о проектировании. Здание было уродливым, неприятным свидетельством того, что достаточно чуточку удалиться от немецкого центра, чтобы тут же начать закрывать глаза, чтобы не видеть царящего вокруг убожества. В этом отношении Ольштын, правда, не отличался от других городов, и Шацкий подумал, что это просто ужасно — даже если в Польше все изменится, если люди станут относиться друг к другу хорошо, политики начнут реагировать на народные обиды, автострады будут выстроены, а поезда будут чистыми, то все равно этим милым людям придется жить на трехстах тысячах квадратных километрах урбанистического ада, замусоренной самой гадкой в Европе архитектурой.

На первом этаже здания размещалась линейка магазинов и предлагающих различные услуги заведений; туристическое бюро «Таурис» было клетушкой, втиснутой между ветеринаром и магазином зеркал. Вопреки опасениям Шацкого в фирме Наймана горел свет, внутри небольшого помещения сотрудница крутилась у задней стены, укладывая каталоги: сверху пальмы, снизу заснеженные вершины. На стене плакаты с лазурными морями и белыми песками. Сам Шацкий всего лишь раз поехал в такую поездку: с одной стороны имелась теплоэлектростанция, с другой — шоссе, через пляж из бурого гравия переливались валы бледного целлюлита, так что он пообещал себе: больше ни в коем случае.

Он проглядел объявления в витрине. Альпы на самолете, Словакия на автомобиле, экзотика, Италия, турне плюс могила папы, уже ведем запись на церемонию канонизации. Никаких сообщений относительно перерыва в деятеольности, отпуска или вообще прекращения деятельности.

Шацкий прошел вовнутрь, в запах кофе, мелованной бумаги и восточных курительных палочек. А даже и приятная смесь. Женщина отвернулась от полки с каталогами и улыбнулась. Щацкий быстро представился, чтобы та не начала соблазнять его пальмами и горными вершинами. Женщина кивнула, словно ожидала подобного визита, и представилась Иоанной Парульской.

— Кофе выпьете?

Тот хотел было отказаться, но посчитал, что находится здесь по службе.

— Почему бы и нет. Черный, без молока, без сахара.

Даже если и произвело на женщину впечатление, по себе она не дала этого знать.

— Полиция со мной сегодня уже беседовала! — крикнула она из служебного помещения.

— Я знаю, — ответил на это Шацкий. — Но мне хотелось увидеть место работы покойного.

Парульская не ответила, вернулась с двумя чашками растворимого кофе, для себя с молоком, для него — с черным. Горячая жидкость отдавала резиной, немного есть вещей более отвратительных, чем крепкий растворимый кофе без каких-либо добавок.

— У меня всего лишь несколько вопросов.

Иоанна кивнула, закинула ногу за ногу и отпила кофе. В ней была энергия владелицы небольшой фирмы. Женщины со сложившейся семейной жизнью, которая любит работать, любит готовить и выпить вина с приятелями, одними и теми же за двадцать лет. Она умеет красиво и с выдумкой танцевать, а уж если выезжает с мужем в гостиницу на уикенд, то обязательно берет кружевные чулки. Возраст где-то под пятьдесят; наверняка о ней всегда говорили, что есть в ней «что-то такое». Несмотря на все видимые старания, это «что-то такое» старело и исчезало, но наверняка, когда в ноябре под вечер она закрывала свою контору, мужчины на нее еще оглядывались. Сапожки-козаки, изящные ноги между сапогами и юбкой, женственные формы, длинные черные волосы, макияж, классные очки бирюзового цвета с Карибских островов. Можно было бы подумать, что это женщина, полностью согласная со своей судьбой и возрастом, прекрасно чувствующая себя в своей шкуре. Но Шацкий готов был поспорить, что если в пятницу она выпьет вина, а в субботу с утра солнечно, тогда она стоит перед зеркалом, глядит на свою кожу и не чувствует себя в ней комфортно. Он и сам довольно часто испытывал то же самое чувство.

Слишком много людей он допросил, чтобы не знать, что все они делятся всего лишь на десятка полтора типов, а если не обращать внимания на мелкие различия, в рамках категории их характеры и судьбы, как правило, весьма одинаковы. Ему не нужно было спрашивать, чтобы знать, что с Найманом ее никогда ничего не соединяло помимо профессиональных вопросов. А даже если тот и пытался ухаживать, тут же получал по лапам. Что, когда он смаковал мартини в Тунисе, она упорядочивала счета, и клиенты предпочитали иметь дело с ней, а не с шефом, даже тот собственными глазами видел цветных рыбок, играющих в водах кораллового рифа.

Но одно для него никак не сходилось. Шацкий много раз видел такого типа женщин, и это никак не был тип наемной работницы.