Ярость - [40]

Неожиданно Шацкий почувствовал, что ему ужасно хочется спать. Подобное в это время дня случалось с ним все чаще, с каждым очередным днем рождения он все больше жалел, что в Польше нет традиции сиесты. Опять же, вид за окном совершенно не побуждал к действию, строительные машины двигались в тумане на дне черно-зеленой дыры словно некие создания на дне океана: лениво, с достоинством, с крайне усыпляющим эффектом для зрителя.

— А чем бы вы вообще хотели заниматься в прокуратуре? — неожиданно спросил Шацкий Фалька, чтобы вырвать себя из сонливости. Неожиданно даже для самого себя, но было уже поздно аннулировать висящий в воздухе вопрос.

Асессор застыл с пальцами на клавиатуре. Он выглядел не сколько таким, кого застали врасплох, сколько разочарованным тем, что Шацкому захотелось поиграть в болтовню, словно какой-то представитель офисного планктона, которому надоело перемешивать кофе в чашке. Оба казались в одинаковой мере смущенными ситуацией. Шацкий ожидал, когда же Фальк произнесет «ОПГ»,[51] поскольку всякий асессор желал преследовать крупных, страшных мафиози, которые в багажниках машин никогда не возили чемоданчиков с подштаниками и дрова для каминов, а только лишь трупы, автоматы или же наркотики в оптовых количествах.

— ОПГ, — ответил Фальк в соответствии с предположениями.

Шацкий испытал разочарование. Он надеялся, что Фальк другой. Исключительный. Что каким-то образом он выделяется из толпы молодых прокуроров. Разочарование было иррациональным, ведь его асессор, о Фальке он думал именно как о «своем асессоре», прекрасно подытожил возможные следственные версии, все они следовали оценки ситуации с точки здравого смысла и логического мышления. Но, может быть, следовало бы прибавить еще одну концепцию.

— А может и так, что весь этот театр — только дымовая завеса, — сказал он. — А речь идет, как обычно, о бабках, или о том, что кто-то увел чью-то жену. Такое маловероятно, но возможно. Люди могут быть излишне впечатлительными относительно своей собственности.

Господи Иисусе, подумал он, только что я высказался о «женах» как о «собственности».

Фальк перестал стучать по клавишам и откашлялся.

— Возможно, я и стал излишне чувствительным после обучения в феминистических НПО[52] в плане насилия относительно женщин, — заявил он спокойным тоном. — Но я считаю, что мы обязаны ищбегать сексистских комментариев даже в разговорах друг с другом. Язык имеет свое значение.

— Конечно же, вы правы, — покаялся Шацкий, хотя замечание Фалька повысило в нем уровень раздраженности. — Очень жаль, что вас не было утром. Была тут у меня псевдопанда, в самый раз для вас.

— Псевдопанда?

Шацкий выругался про себя. Сначала «собственность», теперь же инстинктивно применил идиотский сленг мусоров,[53] который он презирал, но который слышал столько раз, что тот, в конце концов, впечатался ему в память. Он ожидал того, когда же Фальк поймет соль, но тот лишь глядел на него удивленными черными глазами Луи де Фюнеса.

— Иногда полицейские называют «пандой» избитую женщину, — пояснил он в конце концов. — Понимаете? — Пальцем он обвел кольцо вокруг глаза.

— То есть, псевдопанда, — медленно произнес Фальк. — Наверняка, жертва психического насилия?

Его патрон подтвердил.

— Очень интересно, сколько сексистского презрения можно заключить в одном слове. Я крайне разочарован тем, что именно из ваших уст услышал нечто подобное.

Шацкий потерял дар речи. Давно уже он не встречался со столь открытой критикой, и понятия не имел, как отреагировать. Эдмунд Фальк не был подозреваемым, не был свидетелем, не был он и его ребенком или учеником. Скорее уж, коллега по работе, только с несколько низшим статусом, но не настолько низшим, чтобы призывать его к порядку. Шацкий внутренне собрался, слова сами укладывались в резкие отповеди и агрессивные реакции.

Но он их все проглотил.

— Прошу прощения, мне не следовало так говорить.

Фальк покачал головой с миной, четко говорящей о том, что, по его мнению, следует, скорее, вести себя так, чтобы потом не нужно было бы и извиняться. Логический выбор.

— А о чем конкретно шла речь? Если можно спросить…

Шацкий вновь пожал плечами.

— На самом деле — ни о чем. Вы поработаете немного и сами увидите, что некоторые приходят сюда, словно к психотерапевту. Ей лично никто ничего не делает, ребенку никто ничего не делает, а она боится. Но, на самом деле, она рассеянная. А он фантастичен. И он же ее терроризирует, потому что заставляет записывать расходы. А у нее другое в голове, так что, может оно и лучше.

— Типичный случай, — покачал Фальк головой.

— К сожалению.

— Типичное поведение жертвы насилия. Либо женщина слишком рано отреагировала, либо не говорит всего. Скорее всего, второе. Вы отослали ее в «Лучик»?

— Куда?

— Центр помощи семье на Независимости, в пяти сотнях метрах отсюда. Красивая такая вилла, если проезжать мимо.

— Нет.

— Так что же вы сделали?

— Ничего. Она пошла домой.

— Это такая шутка?

Шацкий пожал плечами. Он не понимал, в чем дело. Правда и то, что он никогда в жизни ни над кем не издевался, всегда эту деятельность удавалось спихнуть на кого-нибудь другого.