Ярость - [22]

Прежде всего, потому, что необыкновенную силу и уверенность дает то, что ты находишься на правильной стороне. В мире, в котором большинство профессий заключается в том, что людей обманным путем заставляют приобретать не нужные им вещи и услуги, где моральный релятивизм и готовность к унижениям часто бывают столпами карьеры, прокуроры стояли на стороне добра. Один раз им удавалось лучше, другой раз — хуже, но профессия их заключалась в совершении акта правосудия, делании добра, чтобы мир был более безопасным. Сколько человек может чувствовать гордость за свою профессию?

Но стоило быть прокурором и ради таких моментов, как этот. Двое мужчин вошло в кабинет, словно актеры в пантомиме. Чопорные, словно аршин проглотили, в костюмных мундирах, выдерживающие дистанцию. Младший поначалу слушал, потом задавал короткие вопросы, но чем дальше включался в рассказ, тем сильнее он загорался. Не прошло и четверти часа, как оба уже сидели без пиджаков, подвернув рукава, над двумя кружками дымящегося кофе, и множили следственные версии.

Как здорово быть рыцарем справедливости. Но иногда здорово быть и детективом из приключенческого романа. Старший из прокурорской пары любил это сильнее, чем готов был признать кому угодно. Младший же только без памяти влюблялся в это же.

— Этот театр их и погубит, — заявил Шацкий, застегивая манжеты сорочки; после мгновения экстатического возбуждения каждый из пары мужчин возвращался в давно выработанную роль.

— Почему «их»?

— Нужно похитить взрослого мужчину, убить, превратить в скелет и подкинуть в самый центр города. Было бы удивительно, если бы все это совершил только один человек.

— А почему театр их погубит? — Фальк допил кофе и надел пиджак.

— Это я проходил несколько раз. На самом деле, умные преступники, если хотят кого-нибудь убить, то напаивают этого типа до беспамятства, душат его и закапывают в крепком полиэтиленовом мешке где-нибудь посреди леса. Совершенное преступление: в этой стране треть площади — это леса, чтобы такое обнаружить, это должно еще повезти. Но как только кто-то начинает забавляться в театр, в игры, в странные останки, то оставляют при них столько следов, что обязательно должны попасться.

6

Шацкий вышел на покрытую тающим снегом улицу Эмилии Плятер и посчитал, что необходимо хорошенько пройтись, прежде чем возвращаться в царство двух вредин. Уж слишком он был возбужденным следствием, так что легко мог и скандал начать. Решил устроить себе прогулку вокруг здания регентства[31] — чтобы остыть, хватит.

Он свернул налево, у мокрого снега была странная консистенция разваренной каши. Быстрый марш разогрел Шацкого и отвлек его внимание от дела; наконец-то прокурор перестал видеть перед собой скелет, уложенный на хромированном столе. За светофором, между зданием суда и виселицами — как называли здесь старый памятник благодарности Красной Армии[32] — он думал уже о том, что ждет дома.

«Мы должны поговорить». Понятное дело, всегда нужно разговаривать. Лучше всего — много-много часов, лучше всего — без конца вести разговоры, которые не вели к какому-то катарсису, они сами засыпали под них от усталости, а на следующий день даже не помнили, о чем говорили. Но сам он вел эти беседы вежливо, небольшой частью собственного сознания, все остальное оставляя на то, чтобы не сорваться, не заорать, не грохнуть кулаком о дверцу шкафа, не выбежать из комнаты. Шацкий знал, что так надо, что женщины требуют именно того.

Потому-то он беседовал, вел переговоры, старался быть современным. Он вкладывал массу сил в то, чтобы строить партнерские отношения. Вот только, холера ясна, люди ведь не одинаковы. Можно повторять, будто бы пол никакого значения не имеет, только он всегда будет иметь значение. Это гормоны, это генетическая память, созданная посредством исполнения столетиями определенных общественных ролей. Да, они строят союз партнеров, но Шацкому легче — даже если Женя над этим и смеется — выйти на работу с портфелем. Понятное дело, это не охота на мамонта, а всего лишь символический жест: я покидаю семейный очаг, чтобы у нас было чего есть, и чтобы все чувствовали спокойствие. К тому же, сама его профессия означала: я покидаю дом, чтобы вы могли чувствовать себя в безопасности. Вот интересно, вот сколько шерифов с Дикого Запада, вернувшись после охоты на бандитов, делило с женами домашние обязанности.

Да, он понимал, что это не пятидесятые годы в Америке. Не ожидал, что после того, как переступит порог, с него кто-то стащит сапоги и наденет шлепанцы, а после обеда в его руках сами собой очутятся стаканчик бурбона и газета. А собственных детей заметит лишь тогда, когда они вернутся, получив высшее образование, и он сможет решать, пожелает ли он с ними подружиться или нет.

Шацкий даже понимал, что это не семидесятые годы, которые он прекрасно помнил, годы счастливого детства в ПНР. Что он не может ожидать того, что после возвращения из конторы его будет ожидать обед из двух блюд — которые еще предстоит нагреть — а в воскресенье из духовки будет разноситься запах пирога.

Он даже понимал, что это не девяностые годы, и что не каждая сексистская шутка смешна, а длина юбки зависит от решения женщины, но никак не от требований ее начальника.