Ярость - [110]

— Его засекречивают. В базах данных такой не проявляется, доступ к нему имеет только начальник.

Шацкий подумал, стоит ли такой внимания.

— Сомневаюсь, — произнес он вслух. — Приемные дети — они же, как правило, очень маленькие.

— Вы бы удивились, — ответил на это Мышлимир. — Из того, что мне известно, конечно же, людям хотелось бы иметь приемных детей всего лишь час назад извлеченных из матки, но такое возможно очень редко. Ведь детей отбирают у родителей в самом разном возрасте, потом, как правило, проходит несколько лет, пока родителей лишат родительских прав, пока приговор не вступит в законную силу. И люди, желающие усыновить или удочерить ребенка, имеют выбор: то ли взять ребенка, которому несколько лет, то ли куковать одним. Опять же, вы бы удивились, узнав, сколько людей усыновляет или удочеряет детей практически взрослых, подростков. Довольно часто, это уже взрослые пары, своих они уже воспитали, и теперь они желают уже не столько воспитывать с малого, сколько помочь вступить во взрослую жизнь. Начальница как-то оформляла новое свидетельство о рождении для одной девушки, которой через неделю исполнялось восемнадцать лет.

Шацкий размышлял. Найманы были в супружестве, начиная с восемьдесят восьмого года. Если предположить, что женщина родила где-то в это же время, тогда ребенок был уже подростком, когда он пережил смерть матери м брата. Сегодня такому человеку было бы, самое больше, двадцать с лишним лет. Так что? А ведь вся его группа подозреваемых — люди до тридцати? Что, снова врезался головой о стенку?

— А кто может ознакомиться с оригинальным свидетельством о рождении? — спросил прокурор.

— Практически никто, — ответил Мышлимир. — Ознакомления с документом может потребовать суд, но только лишь в весьма исключительных, обоснованных случаях. Если в ходатайстве он докажет, что это и вправду необходимо для дела. Понятное дело, что ни биологические, ни приемные родители к этому документу и приблизиться не могут. Собственно говоря, единственным человеком, кто это свидетельство может увидеть, это ребенок, к которому данный документ имеет отношение. Такое право он получает по достижению восемнадцати лет жизни.

И вдруг все неожиданно встало на свое место.

Шацкому было нужно лишь одно.

Прокурор наклонился к Мышлимиру и заговорщически улыбнулся. Он понимал то, как паршиво выглядит, и что у его собеседника прошел мороз по коже от гримасы, которая, по намерению прокурора должна была быть улыбкой.

— Так как, только начальник может ознакомиться с такими актами?

— Ну да. По самым различным причинам, это должны быть наиболее тщательно охраняемые персональные данные.

— Понял. Но давай договоримся так. Я чиновник, и вы тоже чиновник. Мы же прекрасно понимаем, как оно бывает на самом деле, что только начальник имеет доступ к чему-то. Ведь правда?

— Что только начальник имеет к чему-то доступ?…

— Теоретически. По закону. Но практически ведь нет ключика к тайной канцелярии, закрепленного наручниками к запястью. Роль начальника заключается в выдаче заданий. И ключик он вешает где-то в шкафчике, а когда выясняется, что он вновь не может заняться своими делами, потому что закон требует, что «только он один может», он делает вывод, что доверенный сотрудник так же хорош, как и он сам.

Эти слова Мышлимир не прокомментировал.

— И я думаю, что вы являетесь именно таким доверенным сотрудником. И что у вас имеется доступ к засекреченным актам.

Мышлимир опять не прокомментировал. Но вздохнул. Шацкий не понимал, почему в глазах чиновника неуверенность смешивается с гордостью.

Наконец Мышлимир поднялся с места.

— Так вы говорите, это вопрос жизни и смерти?

16

Вот уже два часа Хелена Шацкая не отметила хода времени над плинтусом, поскольку глубоко спала. Она не выглядела запуганной до границ озверения жертвой похищения, не спала с полуоткрытыми глазами, не срывалась ежеминутно, не вертелась, не свернулась в клубок, поскуливая сквозь сон.

Всего лишь спящий подросток. Выгнутая в странной позе, но в принципе — на животе, одна рука под телом, вторая свисает с кровати. Она тихо похрапывала, как человек, которого сморил сон после целого дня тяжелой физической активности. Только этот здоровый сон на сто процентов был искусственным, он был инициирован химикалиями, которыми щедро был приправлен шейк. Похитители правильно просчитали, что не бывает такой ситуации, при которой шестнадцатилетняя девчонка не вылакала бы шоколадный десерт.

Доза была подобрана под ее вес и рассчитана таким образом, чтобы девушка обрела сознание через пару часов.

Это давало достаточно много времени для тщательной подготовки, чтобы прокурор Теодор Шацкий в нужный момент и со всеми подробностями мог осмотреть смерть собственной дочери.

17

Четвертью часа ранее пробило пять вечера, и доктор Тереза Земста уже несколько минут должна быть в пути в в собственный дом под Йонково,[133] где, накормив кота, она ожидала бы мужа, чтобы тот приготовил ей желтое карри со шпинатом, ждущее ее с понедельника. Пан Земста, по профессии нотариус, в отличие от супруги, прекрасно готовил, и та, когда только могла склоняла его к занятиям любимым хобби. Лучше всего срабатывала лесть или обращения к жалости, особенно после дежурств. В этой штучке она никогда бы супругу не призналась, но она всегда смывала макияж перед выходом из больницы, чтобы дома выглядеть словно зомби. Тогда он сразу же спрашивал, а не хотела бы она съесть чего-нибудь вкусненького. Ну что же, как правило, она соглашалась. Совесть ее грызла, но тут она сама себе объясняла, что манипулирование людьми — это такое искусство, в котором хороший психиатр должен постоянно тренироваться, чтобы не выйти из навыка.