Ярославна - [3]

Василий Иванович удивленно воскликнул:

— Смотрите, Петр Семенович, тело девушки покоится в густой жидкости. Вот почему оно покачивается!

Действительно, гроб была заполнена какой-то жидкостью. Что это значит? Еще никогда не приходилось мне не только видеть, но и слышать о таком способе мумификации.

Долгие месяцы мы старались отгадать загадку, дневали и ночевали возле спящей красавицы, не смея нарушить ее вековечный сон. И наконец — догадка, простая и невероятная: анабиоз! Ну конечно, анабиоз! Максимальное временное прекращение жизненной деятельности организма с тем, чтобы затем восстановить ее. И верили и не верили: анабиоз? Несколько сотен лет назад? А почему бы нет? Разве нам все известно об знания древних? Еще не раз, юноша, мы будем удивляться и ломать себе головы над тайнами, которые оставили нам пращуры. Вот так и здесь: некий гениальный предок нашел способ анабиоза и прислал нам через века весть об этом в виде прекрасной девушки…

Почти два года мы работали над химическим составом жидкости. Усыпляли животных. Оживляли. Сотни и сотни опытов, пока решились приступить к главному…

И как видите — мы вернули Ярославну к жизни.

— Товарищ, — тихо, но торжественно сказал профессор, — все научные записи о наших опытах, все выводы найдете в ящиках этого стола. Я отдаю их молодой России. Ярославну хотел сам отвезти в академию, показать ученым… Теперь поручаю вам…

Петр Семенович устало замолчал, и я ужасно разволновался. Лицо мое пылало. Что там в академию! Ленину надо! Самому Ильичу все расскажем, все покажем! А сюда надо немедленно охрану. Врачей. Лучших. Вылечить профессора любой ценой! Подумать только — девушка жила неизвестно когда — и вот теперь…

— Увы, — сказал ученый, — осталось тайной, почему неизвестный гений избрал для своего опыта эту нежную девушку? Или ему так приказали? Кому она мешала там, в той жизни? Сама Ярославна об этом ничего не знает, твердит только — насколько я понимаю ее древнерусскую речь, — что вчера легла спать дома, в Киеве, а проснулась здесь, в неизвестной стране, среди чужих людей. Сначала плакала, потом привыкла, полюбила нас… Которого Ярослава это дочь? Или Ярослава Мудрого, или какого другого? А что она знатного рода — нет сомнения. Драгоценности видели на ней? А одежду — это уже мы заказали ей по старинным рисункам. Возможно, ученые…

Выстрел рассек тишину, и мелкие осколки ее рассыпались с глухим грохотом в горах. В комнату ворвался испуганный Галиев.

— Ай-ай! Белый! Белый!

Я выбежал на веранду. Сквозь листья винограда видно было, как серые фигуры перебегали между глыбами камней, приближаясь к дому. Я толкнул Галиева в противоположный конец веранды, прошептал:

— Изо всех сил к нашим!

Иван залег возле скалы за грубо вытесанным каменным столбом. Я притаился под виноградником. Надо любой ценой — любой ценой! — выстоять до прихода наших. Галиев домчит быстро… Он как птица… Он в этих горах, как дома. Серые шинели приближались…

Рядом зашуршали листья, я выстрелил и словно подал сигнал: поднялась бешеная стрельба. Мне обожгло ногу выше колена. И в тот же миг сзади навалились, прижали лицом к мокрой гальке, стянули руки, больно выворачивая их назад. Краешком глаза мне было видно, как Иван, прижавшись спиной к каменному столбу, размахивал тяжелой кобурой маузера, не подпуская никого к себе. Двое подползали к нему со стороны моря, заходя в тыл. Я успел крикнуть:

— Берегись!

Тяжелый солдатский сапог, словно молот, ударил меня в голову…

Я разлепил набухшие веки. Перед глазами роились черные и зеленые круги. Во рту было солено. Выплюнул кровь, поднял голову. Иван стоял на том же месте, как дуб, которому сломали все ветви, а он возвышается, непреклонный и все еще живой, непокоренный. Руки прикручены к столбу. Из разбитой губы на рваную шинель капала кровь. Я с надеждой взглянул на горы — не видно наших?

Солдаты вытолкнули во двор Степановну и Ярославну. На шее девушки уже не было золотых монет. Ярославна медленно обвела нас ясным взглядом. Даже солдатня остолбенела и выпучила глаза на удивительную красоту. Один, плюгавый такой, осмотрел ее с головы до ног и что-то сказал, гнусно подмигивая другим. Те захихикали. Иван рванулся так, что едва не повлек за собой столб.

Ярославна, видимо, не поняла сказанное, но почувствовала смысл. Она побледнела, подняла голову и гордо посмотрела на солдат. Ясные глаза ее омрачились.

Подошел офицер, пожилой, с длинным холеным лицом. Рукой в грязной перчатке взял девушку за подбородок.

— Красных прячешь, девочка?

Я то и дело бросал взгляды на горы — мне показалось, что за камнями мелькнули фигуры бойцов. Сердце мое бешено колотилось, распухшие губы шептали: "Братцы! Быстрее! Быстрее!".

Держась руками за стены, на веранду вышел профессор. Он хватал посиневшими губами воздух. Наконец прохрипел:

— Господа… господа… стойте… Не трогайте девушку… Ярославна… Ярославна… ожила… сотни лет анабиоза… Господа… Для науки… Ярославна…

Ученый протянул слабую руку, словно хотел ею защитить девушку. Ярославна резко крутанула головой, освободила лицо — на нем осталась красная точка от офицерских пальцев — вбежала на веранду в осторожно поддержала больного. Офицер небрежно кивнул головой. Солдаты грубо оттолкнули Ярославну, схватили старика за руки. Профессор Лавров вдруг выпрямился и раздельно, гневно сказал офицеру: