Ярослав Мудрый. В стародавние годы - [25]

— А скажи мне, Черный, — спросил как-то раз Святополк своего слугу, — не слышал ли ты, согласились ли Судислав, Брячислав и Мстислав признать Ярослава великим князем?

— О Мстиславе никаких вестей нет, — отвечал Черный, — и неведомо, знает ли даже он о том, что делается в Киеве. Что же касается Брячислава и Судислава, то они пока, кажется, стоят тихо и против Ярослава не злоумышляют.

— Вот если бы удалось пробраться к Мстиславу и поднять его против Ярослава, — задумчиво проговорил Святополк… — Да как к нему проберешься!..

— А по-моему, княже, — заметил Якша, — на Мстислава рассчитывать нечего: он любил Бориса и Глеба, и если узнает, что ты приказал умертвить их, пойдет не за тебя, а против тебя. Нам нужно всецело рассчитывать на Болеслава и папу, а о Судиславе, Брячиславе и Мстиславе не стоит и думать, нечего нам надеяться и на волхвов: люди перестали их слушаться.

— Может быть, и так, — согласился Святополк. — Главная моя надежда только на вас, слуги верные. Я делаю все, чтобы склонить Болеслава идти скорей на Киев. Помогайте мне. Убеждайте Фридриха и Рейнберна…

Но один из «верных слуг» Ярослава, Черный, недолго прожил в Кракове. Во время бегства из Киева он простудился, прибыл в Краков уже больным. Вскоре его не стало.

XIII

Была весна 1017 года. В один из последних майских дней в Кракове, тогдашней польской столице, расположенной в верхнем течении Вислы, было необычайное движение. Польский князь Болеслав объявил в этот день поход на Русь. В то время, как по улицам города разъезжали всадники, крича: «На Русь, на Русь!» — в краковском княжеском замке, построенном на Вавельском холме, в одной из уединенных его комнат в присутствии Болеслава и Клотильды Святополк приносил клятву перед епископом Рейнберном и патером Фридрихом — в том, что он подчинит Русь папе римскому и сам будет верным слугою его по возвращении ему великокняжеского киевского стола.

Когда обряд присяги был закончен, Болеслав сказал:

— За мою дочь сватались много князей и принцев, но я отдал ее за тебя. Я полагал, что наши земли, составив одно целое, станут непобедимыми, но ты не оценил той жертвы, которую я принес тебе: ты не перестал пьянствовать. Вместо того чтобы думать о себе и жене, об отплате мне добром за мою жертву, ты пьянствовал, проводил время в пирах, и твои братья чуть было не лишили тебя великокняжеского стола. А ведь стол этот достался тебе только благодаря мудрым советам епископа Рейнберна и патера Фридриха. Ты не сумел удержать его в руках. Ты не сумел разделаться со своим главным врагом Ярославом: послал убийц за ничтожным Святославом Древлянским — и не сумел помешать Ярославу, этому хитрому и ловкому человеку, собраться с силами. Уступая просьбам дочери и Рейнберна, я делаю последний опыт — иду вместе с тобой на Ярослава, чтобы возвратить тебе великокняжеский стол. Но помни, если ты не образумишься, я больше помогать тебе не стану. Клотильда, — обратился он к дочери, — пойдем ко мне: мне надо поговорить с тобою!

Болеслав вышел с дочерью, а вслед за ними вышли и Рейнберн с Фридрихом. Святополк остался один. Через некоторое время он позвал Якшу.

— Знаешь ли, — сказал он Якше, — что этот старый латинянин говорил мне? Он упрекал меня в пьянстве… Я молчал… Я ведь на все молчу теперь. Я понимаю, чего он хочет. Он говорит, что принес мне в жертву свою дочь, но нет, он лжет, заведомо лжет: он выдал ее за меня затем, чтобы прибрать меня к своим рукам. Он хочет провозгласить себя королем, и папа обещал ему королевский титул, если он удалит греческое духовенство с русской земли и подчинит ее папе. Он хочет, чтобы великий князь киевский подчинился ему на правах вассала, как королю. Я понимаю все это, но делаю вид, что не понимаю. Он должен помочь мне вернуть великокняжеский стол, и я молчу Но когда этот стол будет в моих руках, заговорю, громко заговорю..

Святополк, сильно взволнованный, замолчал.

— Не сообщали ли тебе чего из Киева? — добавил он, немного успокоившись.

— Печенеги напали на Киев и причинили много убытков но в конце концов Ярослав отогнал их.

— А как ты думаешь, Якша, — Болеслав не скажет мне правды: — не его ли рук было дело это — нападение печенегов?

— Возможно. Я слышал об этом. Печенеги клялись Ярославу не нападать на Русь в течение пяти лет, и обыкновенно они держат клятву. Видно, что-то особенное побудило их совершить нападение.

— Ах да! — проговорил Святополк. — Помнишь ли, как несколько месяцев тому назад вдруг исчез патер Фридрих. Тогда сказали, что он поехал к германскому императору, а между тем один из Болеславовых холопей, которого мне удалось подкупить, говорил мне, что патер ездил к печенегам. Да… Болеслав не доверяет мне, требует от меня откровенности, а между тем скрывает от меня и свои планы, и многие свои действия. Он боится меня. Он думает, и в этом не ошибается, что я, сев на великокняжеский киевский стол, не захочу подчиняться ему; поэтому он хитрит со мною. Он думает, что я действую помимо него, скрывая от него свои действия, что я уже теперь делаю шаги к тому, чтобы, овладев столом, отказаться от всякого подчинения ему, а потому и он скрывает свои шаги. Я верю тебе, Якша, и говорю с тобой откровенно, но помни же, что этот разговор должен остаться между нами.