Ярлыки - [163]

— Майя? Майя? — Он называл ее имя по ту сторону Атлантики, оно обогнуло половину земного шара.

От сознания, что мужчина, которого она любит, взывает в этот момент к ней из Парижа после того, как она тысячи раз молила и желала, чтобы он думал о ней, у нее закружилась голова. Она не могла ни проглотить комок в горле, ни вымолвить хоть слово…

— Майя? — кричал Филипп. — Майя! Это ты? Наконец она смогла выдавить:

— Да, да!

— Это Филипп! С тобой все в порядке? Ты слышала мои новости? Я свободен!

— Я прочитала сегодня утром. Что произошло?

— О Майя! Произошло то, что я очистил свою совесть. Совершенно! Теперь я понимаю, что никогда не мог удовлетворить ее, никогда не мог сделать счастливой. Вместо этого мы сделали друг друга несчастными. Она знала с первого дня, что я встретил тебя, что я люблю тебя. Даже когда мы предприняли этот фарс с женитьбой, она знала, что я люблю тебя. Но я был обязан Жозефине, моей деревне, нашим друзьям… Я был убежден, что обязан жениться. Теперь и она понимает, что это не так… А я… я всегда понимал это. С той самой ночи, когда мы были вместе. Поэтому… приезжай ко мне, Майя! Приезжай немедленно!

— О Господи, — пробормотала она.

Майя чувствовала себя так, словно очутилась в другом измерении. Ее тело, ее жизнь, ее сознание за считанные минуты претерпели какую-то трансформацию. У нее закружилась голова, и она ухватилась за край стола, чтобы удержаться на ногах. Что надо делать, когда твоя душа парит, тело взывает, а мозг отказывается управлять им, потому что ты в конце концов наяву услышала то, что мечтала услышать всегда?

— Я послал тебе билет на самолет, Майя. Ты можешь прилететь сегодня вечером?

Она прислонилась спиной к такой знакомой, холодной, выложенной изразцами стене кухни, ее глаза ничего не видели сквозь слезы, она должна была взять себя в руки, чтобы не разрыдаться вслух.

— Мы так долго ждали, Майя. Может быть, у тебя есть кто-то другой? Ты еще любишь меня, Майя?

— Нет! Да! — закричала она. — О Филипп! Ты же знаешь, что я могу любить только тебя! Я буду с тобой, как только смогу, дорогой мой! — говорила она, представляя, какой вкус у его губ, его рта, и как это будет — почувствовать себя в его сильных, всеохватывающих руках, на этот раз без ощущения вины и не сдерживая себя. — Я буду с тобой очень скоро…

К шести часам вечера все обитатели Манхэттена, претендующие на принадлежность к обществу или миру моды, заканчивали последние приготовления. Богатые принимали парикмахеров в своих спальнях. Менее богатые совершали паломничество в свои излюбленные салоны. Немногие «бедные» осторожно освобождали свои волосы от бигуди.

Маккензи натянула на свое роскошное тело облегающее черное кашемировое платье, которое сама смоделировала на этой неделе; оно было по-новому длинное — времена мини-юбок прошли. Блестящие граненые под бриллиант пуговицы отражали свет, когда она завершала свой макияж в черной мраморной ванной комнате. Она поворачивалась то одним, то другим боком, рассматривая свое отражение.

— Неплохо, — решила Маккензи.

Не так уж далеко от нее Майя, с учащенным дыханием и сердцебиением, упаковала в маленький чемодан джинсы, свитера, ночную рубашку. Потом облачилась осторожно в новое вечернее платье от Зандры Родес. Ее длинные волосы были высоко зачесаны, сзади на голове покачивались ленты и цветы, подобранные соответственно пастельной вышивке на платье. Майя положила свой паспорт в вечернюю сумочку с золотыми блестками. Потом позвонила в «Пан Америкен», чтобы подтвердить заказ. В холодильнике она заметила бутылку шампанского и стала размышлять, успокоит ли оно ее или еще больше возбудит. Она находилась в каком-то трансе, словно в полусне, когда все выглядит не вполне реально. Но трудное испытание с получением награды перед публикой было ничто в сравнении с тем, что ожидало ее после — полет в Париж и Филипп!

Между тем, Колин явился в квартиру Корал, облаченный в специально скроенный на его небольшой рост токсидо.[42]

— Господи! Какой ты элегантный! — Глаза Корал блестели, когда она открыла ему дверь. Она наклонилась, чтобы поцеловать его. — Ты должен всегда так одеваться, Колин! Это как-то особенно идет тебе!

Он осторожно осмотрел ее — она выглядела почти как Корал былых дней. Она была прекрасно причесана, с превосходным макияжем, в черном с блестками вечернем платье от Баленсиаги, которое великолепно облегало ее фигуру. Он взирал на нее с изумлением: мода, конечно — это волшебство.

— Как ты себя вела? — спросил он, войдя в комнату и принюхиваясь.

— Всего только один маленький джойнт… чтобы расслабиться, — ответила она. — Не обращайся со мной, как с озорным ребенком, Колин. Как, по твоему мнению, я выгляжу? — Она повертелась перед ним, и он одобрительно кивнул.

— Абсолютно супер! — заявил он. — Я горжусь тобой!

— Отлично! — Она хлопнула в ладоши и вручила ему бокал шампанского. — Есть еще жизнь в старушке, а?

— За успешный вечер! — провозгласил Колин. — Ты выйдешь на сцену, держа награду… — говорил он ей. — И должна будешь сказать следующее… — Колин выудил из кармана напечатанный на машинке текст, который дал ему Уэйленд.