Яркие огни, большой город - [8]

К твоему столу подходит Меган Эвери. Она берет в руки вставленную в рамку вышивку гарусом, над которой Уэйд корпел к твоему дню рождения, на ней слова:

Факты не зависят от точки зрения,

Факты не меняются от моего хотения.

«Токинг хедс»

Когда Уэйд подарил тебе эту штуку, ты не знал, то ли поблагодарить его за потраченное время и проявленную заботу, то ли обидеться, усмотрев тут намек на твою профессиональную некомпетентность. Меган спрашивает:

— Как дела?

Ты отвечаешь, что все в порядке.

— Правда? — Меган хочет, чтобы в жизни все было по-честному. У таких, как она, надо брать уроки здравого смысла. Почему ты никогда не пытался поговорить с ней откровенно. Она старше тебя и разумнее. Ты даже не знаешь толком, сколько ей лет: у нее, кажется, вообще нет возраста. Это броская или скорее привлекательная женщина, но по натуре она настолько серьезна и практична, что трудно увидеть в ней существо противоположного пола. Она хотя и была однажды замужем, но чем-то напоминает эмансипированных, уверенных в себе женщин из Уэст Виллидж, способных без сильного пола и за себя постоять, и помочь друзьям в их многочисленных несчастьях. Ты уважаешь ее. На свете не так уж много разумных людей. Может, стоило бы когда-нибудь пригласить ее пообедать.

— Да, действительно, все в порядке,— говоришь ты.

— Помочь тебе с этими французами? Сейчас я не очень занята.

— Спасибо. Наверное, я и сам справлюсь.

В двери появляется Липучка. Она кивает тебе.

— Мы решили, что французская статья пойдет в ближайшем номере. Это значит, что она должна быть на моем столе сегодня до вашего ухода. Завтра после обеда мы сдадим ее в печать,— она помолчала.— Управитесь?

Выше себя не прыгнешь, и ты подозреваешь, что она это знает.

— Я мог бы сегодня вечером отдать ее прямо в секретариат, не утруждая вас.

— Нет, статья должна быть у меня,— говорит она.— Может быть, вам помочь?

Ты мотаешь головой. Если она сейчас увидит, в каком состоянии текст, тебе конец. Ты не соблюдал правила. Ты ставил пометки ручкой там, где нужно было работать карандашом. Вместо синего карандаша у тебя — красный. На полях — телефонные номера, страницы — в пятнах от кофе. Ты преступил все запреты! И теперь тебе надо найти чистый экземпляр гранок. Липучка очень любит придираться к формальностям.

Перспектива предстоящей работы усиливает невыносимую головную боль, с которой ты проснулся. Ты измотан. Ужасно устал. Поспать бы дней восемь — пришел бы в норму. Чтобы проверить французскую галиматью, понадобится целая баржа Походного Порошка. Даже подумать страшно. Тебе нужно было возражать против сроков сдачи статьи. Какого черта никто не спросил тебя, готов ли материал? Даже если бы ты говорил по-французски как настоящий француз, для проверки потребовалось бы еще несколько дней. Если бы ты не боялся, что Клара или Друид увидят, в каком состоянии текст, ты бы, конечно, стал протестовать.

Будь ты японцем, тебе бы в самый раз сделать харакири. Напиши прощальный стих о мимолетности цветения сакуры, о быстротечной молодости, оберни меч в белый шелк, вонзи его в живот и рвани вверх. И не стони, пожалуйста, и не делай угрюмую мину. Ты узнал подробности этого ритуала, проверяя статью о Японии. Но у тебя не хватает самурайского духа. Ты парень из тех, кто в последний момент надеется на чудо. Землетрясение Манхэттену не угрожает, но всегда есть возможность ядерной войны. Если она не начнется в ближайшее время, то уже ничто, как ты понимаешь, не изменит график выпуска.

Вскоре после полудня Друид идет на цыпочках мимо вашей комнаты на обед. Поскольку ты в это время сидишь, бесцельно уставившись в открытую дверь, невольно встречаешься взглядом с его поразительно близорукими глазами. Он чопорно кланяется. Друид — своего рода человек-невидимка: нужно долго высматривать его, чтобы обнаружить. Хотя тебе не приходилось видеть клерка викторианской эпохи, ты полагаешь, что он, должно быть, выглядел как Друид. Его природная сдержанность отозвалась в работе всей редакции. Будучи четвертым представителем династии хозяев журнала, он руководит им уже двадцать лет. Все сотрудники тщетно пытаются разгадать его. Ни одна статья не попадает в набор без восторженного одобрения и окончательной правки Друида. Никаких споров и никаких объяснений. Ему претит, что приходится просить помощи у сотрудников, но при этом он неизменно вежлив. Официально нет никого, кто считался бы его заместителем, нет, потому что это предполагало бы когда-нибудь смену власти, а Друид и помыслить не может о существовании журнала без него. В московском Кремле, должно быть, дело обстоит примерно так же. Возможно, он подозревает, что смертен, и потому избегает печатать литературные произведения о смерти; все упоминания о близорукости также вычеркиваются. От его внимания не ускользает никакая мелочь.

С Друидом ты общался лишь однажды, когда он призвал тебя и высказал беспокойство, правильно ли с точки зрения норм английского языка выразился президент Соединенных Штатов. Ты проверял материал, в котором президент предостерегал кого-то от необдуманных действий. По мнению Друида, президент хотел сказать: неосмотрительных. Он попросил тебя позвонить в Белый дом и получить санкцию на правку. Ты послушно позвонил и попытался объяснить разницу между двумя словами. Ты потратил несколько часов, ожидая ответа. Одни восприняли твое замечание всерьез, но не хотели ввязываться в это дело. Другие посылали тебя куда подальше. Журнал между тем уже подписывался в печать. Друид звонил тебе трижды и велел не ослаблять усилий. Наконец, когда из секретариата с криком требовали последних страниц, было найдено идеальное решение, неведомое ни президенту, ни его аппарату. Если второе издание Уэбстера дает разное толкование обсуждаемых слов, то более упрощенное третье считает их синонимами. Друид позвонил тебе последний раз, чтобы объяснить это и оставить — не без боязни — цитату в первоначальном виде. Журнал отправили в набор. Правительство, не ведая ни о чем, продолжало свою работу.