Ярем Господень - [88]
— Под твоим надзором, авва, легко ходилось… А теперь вот как…
Дорофей приуныл, тихо отозвался на предложение Иоанна:
— Господи, опять Ты меня испытуеши…
— Все мы на испытании у Всевышнева, на всех нас ярем Его. — Иоанн заговорил весело: — Подь сюда, Дорофеюшка!
Солнце клонилось к лесу, вливалось в окна — вспыхнула в трапезной позолота окладов икон на столпах, что поддерживали поперечные потолочины, на тёплых стенах церкви, на чистом полу лежали его тёплые пятна.
Дорофей подошёл, встал рядом, скорее опечаленный, чем смущённый.
Иоанн поднял вопрошающий голос:
— Принимаете, братья?
Монахи одобрительно зашумели.
— Ну, быть по сему!
Дорофей кланялся и благодарил.
— Веди наш духовный корабль, Дорофей!
— И Господь те встречу!
…Последним выходил из трапезной Иосия. Горбился больше обычного, ни на кого не смотрел.
Братский приговор направили в Синод.
Невдолге пришёл указ, а в нём добрый совет:
«…понеже оная пустынь построена прежним строителем Иоанном, в которой он и был многие годы строителем и от того строительства отказался, чувствуя в себе изнеможение, а порока на нем никакого не показуется, того ради новоопределенному строителю Дорофею, для лучшего по правилам святым и по указам исполнения, всякое в той пустыни правление иметь со оным строителем Иоанном согласие».
В присланном указе иеросхимонаху Иоанну поведено оставаться первоначальником, а Дорофею — строителем.
После повечерия вроде бы и по нужде в домок Иоанна пришёл Дорофей. Едва ли не с порога заговорил:
— Надысь, приехал муромец-мастер, завтра бы часы на колокольне укрепить. Прошу подсобников.
— Теперь ты для всех указ! На тебе распоряд…
— Ты же в боровину монахов определил — лес ронить.
Иоанн развёл руками.
— Моя провинка! Но ты куда-то давеча сокрылся.
— На мельницу ездил.
— Ладно! Что дверной косяк подпираеши. Проходи, садись. Муромца накормили?
— Удоволили. Так, я придам монахов к муромцу?
— Понеже надобно — посылай сколь надо.
…Сидели рядышком, долго молчали. Иоанн догадался: Дорофей пришёл не только с заботой о часах.
— Что, брате, долит?
— Так ведь не всякий камень во главу угла дома кладут…
— Ах, ты об этом… Ты радуйся, что Господь тебя испытует на новом ему служении. Вот с этой радостью и трудись. Я, прежде в управлении Введенским в Арзамасе ходил — тоже зело мучился, сам в себя не верил. Но сказал мне старец: любовью всё управиши. Тако! Ну, ступай, бумагу вот мараю…
Вечер тянулся долго, как и многие вечера для монашествующих. Вспомнил, уже как лёг, о приехавшем часовом мастере из Мурома и тяжело, по-стариковски завздыхал: вот и часы подоспели… Мои остатние дни и годочки считать. Сколько же их осталось?..
Глава десятая
Строевого леса у саровцев хватало, и жилые покои строителя поставили не скупо. Просторные сени, прихожая со стенными деревянными спицами для одежды, братская с лавками — частенько монахи собираются тут: монастырь — это же и хозяйство, всякого рода нужды обговаривать должно. А потом и разные пришлые, приезжие в пустынь, все они к игумену со своими нуждами… На оголовке приоконной лавки постоянно стоял жбан со свежим квасом и деревянным ковшом-утицей. Второй покой — личный, его, про себя, Иоанн называл книжным. У самого окна большой рабочий стол, рядом поставец для бумаг, у боковины печи широкая лежанка, а по стенам полки с книгами. Недавно Иоанн обрёл «Феатрон, или позор исторический с описанием повсюдной истории».[56] Занятно немец написал книжицу — жизнь земную зрелищем, позором объявил. Вот так! Остаётся протестанту только Бога винить в «позоре жизни»… Да и винит скрытно! Вот и такие писания появились на Руси святой, и понятно зачем они продаются — расслаблять православный ум! И еще один малый спальный покой в домике игумена — нары, застланные рогозницей и покрытые серой арзамасской кошомкой. Во всех покойцах, в красных углах — тябла и киоты с иконами, теплый свет негасимых лампад. Стены в домке строителя не оштукатурены, полы не крашены — сухо в жилье, чисто и строго.
…Пришёл послух, принес в пустой жбан просимого квасу, налил в ковш и тихо вышел. Иоанн выпил, прошёл в рабочую комнату и присел к столу. В добром настрое перебирал залежавшиеся на столе бумаги — надо определить, что положить в архивную шкапу ризницы храма, что отнести в корзину к печи.
Пригляделся к очередной бумаге — своё писание братии из Москвы!
Помнится, в прошлом двадцать седьмом году, когда в Москве обретался, случилось — известился от Дорофея, что Иосия лежит в последнем изнеможении, монахи не чают видеть его живым.
Первым побуждением было тотчас собраться да погнать лошадку в Саров, но уехать — это бросить дела: в Вотчинной коллегии он давал обязательные пояснения о каждой дарственной, о каждой купчей и отступной на землю. Вот тогда и написал чернецам свою присылку, больше-то в слабой надежде, что оклемается, отлежится Иосия. К нему и обращался с открытой душой.
Иоанн чуть отодвинулся от стола — солнце било через окно так ярко, что заслезились глаза. Отложил чётки, читал несколько удивлённый той давней своей душевной расслабленностью:
«Получили мы от вас письмо о крайне болезни Иосии, которая премногим сокрушением сердце мое уязвила…
«Арзамас-городок» — книга, написанная на похвалу родному граду, предназначена для домашнего чтения нижегородцев, она послужит и пособием для учителей средних школ, студентов-историков, которые углубленно изучают прошлое своей отчины. Рассказы о старом Арзамасе, надеемся, станут настольной книгой для всех тех, кто любит свой город, кто ищет в прошлом миропонимание и ответы на вопросы сегодняшнего дня, кто созидательным трудом вносит достойный вклад в нынешнюю и будущую жизнь дорогого Отечества.
На материале биографий Уинстона Черчилля и Джорджа Оруэлла автор показывает, что два этих непохожих друг на друга человека больше других своих современников повлияли на идеологическое устройство послевоенного западного общества. Их оружием было слово, а их книги и выступления и сегодня оказывают огромное влияние на миллионы людей. Сосредоточившись на самом плодотворном отрезке их жизней – 1930х–1940-х годах, Томас Рикс не только рисует точные психологические портреты своих героев, но и воссоздает картину жизни Британской империи того периода во всем ее блеске и нищете – с колониальными устремлениями и классовыми противоречиями, фатальной политикой умиротворения и увлечением фашизмом со стороны правящей элиты.
Вместе с Джанис Вы пройдёте от четырёхдолларовых выступлений в кафешках до пятидесяти тысяч за вечер и миллионных сборов с продаж пластинок. Вместе с Джанис Вы скурите тонны травы, проглотите кубометры спидов и истратите на себя невообразимое количество кислоты и смака, выпьете цистерны Южного Комфорта, текилы и русской водки. Вместе с Джанис Вы сблизитесь со многими звёздами от Кантри Джо и Криса Кристоферсона до безвестных, снятых ею прямо с улицы хорошеньких блондинчиков. Вместе с Джанис узнаете, что значит любить женщин и выдерживать их обожание и привязанность.
За две недели до тридцатилетия Марк Болан погиб в трагической катастрофе. Машина, пассажиром которой был рок–идол, ехала рано утром по одной из узких дорог Южного Лондона, и когда на её пути оказался горбатый железнодорожный мост, она потеряла управление и врезалась в дерево. Он скончался мгновенно. В тот же день национальные газеты поместили новость об этой роковой катастрофе на первых страницах. Мир поп музыки был ошеломлён. Сотни поклонников оплакивали смерть своего идола, едва не превратив его похороны в балаган, и по сей день к месту катастрофы совершаются постоянные паломничества с целью повесить на это дерево наивные, но нежные и искренние послания. Хотя утверждение, что гибель Марка Болана следовала образцам многих его предшественников спорно, тем не менее, обозревателя эфемерного мира рок–н–ролла со всеми его эксцессами и крайностями можно простить за тот вывод, что предпосылкой к звёздности является готовность претендента умереть насильственной смертью до своего тридцатилетия, находясь на вершине своей карьеры.
Часто слышишь, «Если ты помнишь шестидесятые, тебя там не было». И это отчасти правда, так как никогда не было выпито, не скурено книг и не использовано всевозможных ингредиентов больше, чем тогда. Но единственной слабостью Таппи Райта были женщины. Отсюда и ясность его воспоминаний определённо самого невероятного периода во всемирной истории, ядро, которого в британской культуре, думаю, составляло всего каких–нибудь пять сотен человек, и Таппи Райт был в эпицентре этого кратковременного вихря, который изменил мир. Эту книгу будешь читать и перечитывать, часто возвращаясь к уже прочитанному.
Первая часть книги Л.Млечина «Алиби для великой певицы» (из серии книг «Супершпионки XX века») посвящена загадочной судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Будучи женой одного из руководителей белогвардейской эмиграции, она успешно работала на советскую разведку.Любовь и шпионаж — главная тема второй части книги. Она повествует о трагической судьбе немецкой женщины, которая ради любимого человека пошла на предательство, была осуждена и до сих пор находится в заключении в ФРГ.
Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.