Ярем Господень - [8]

При самом входе в церковь его встретил Тихон в облачении, с крестом в руках и возгласил:

— Христос невидимо присутствует здесь, призывая, спрашивает: «Кто хочет идти за Мною?»

Иваша знал, что ответить:

— «Вот я, Господи, хочу идти за Тобою и желаю исполнить Твою волю, но позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего и проститься с домашними моими…»

Игумен объявил:

— «Христос, призывая, повелевает: предоставить мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди за Мною, благовествуя Царство Божие, ибо, никто, возложивший свою руку на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для царства Божия».

И опять Иваша вспомнил что сказать:

— «Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое воздать Тебе обеты мои пред всем народом Твоим, Ты же, Боже, поспеши на помощь мне и прими меня, как жертву непорочную, с любовью приносящуюся Тебе».

Еще возглашал Тихон и опять заученно отзывался постригаемый:

— «Твой я, Господи, спаси меня и ради имени твоего води меня и управляй мною, а я, всякий день исполняя обеты мои, буду вечно воспевать Твое имя».

… Пошёл игумен к алтарю, братия запела тропарь. Иваша дошёл с Тихоном до царских врат, трижды распростёрся перед ними. Лежал лицом вниз, втайне молясь о прощении грехов и о принятии в число кающихся.

А рядом уже всё приготовлено для его пострига…

Опять говорил Тихон добрые слова, затем склонился над лежащим Ивашей, взял его за правую руку и поднял.

Начались долгие вопрошения:

— «Зачем пришел ты, брат, припадая перед святым жертвенником и перед этим Христовым воинством?»

Поклонился ищущий ангельского чина.

— «Желаю подвижнической жизни, святой отец».

— «Желаешь ли ты удостоитися ангельского образа и присоединиться к числу монашествующих»?

— «Желаю, с Божьей помощью, святой отец».

И ещё десять раз обращался Тихон к испытуемому и на всё получал твёрдый ответ.

Затем началось долгое наставление, которое игумен читал Иваше, после чего возложил ему на голову святую книгу — молился, просил Господа оградить последовавшего за ним от дьявольской силы.

Иваша старательно слушал Тихона. Но были мгновения — они ему казались долгими, когда голос иеромонаха вдруг затихал, почти не слышался. И в ладанной пахучей тишине всей душой своей он ощущал особую наполненность храма святостью. В страхе и трепете, вроде бы не глядя по сторонам, встречал он ответные взгляды живых иконных ликов, ободряющую ласку больших глаз Богородицы и ее Сына. Он, давно-давно привыкший к церковным службам, посвященный в таинства этих служб, сейчас полнился особой высшей радостью своего общения с Богом, который явно пребывал в монастырском храме и благословлял обряд его пострижения…

Дьякон положил на Евангелие ножницы, Тихон опять обратился к Богу о приеме «раба твоего Исаакия»… «оставившего мирские страсти и себя и принесшего Тебе, Владыке, живую и угодную Тебе жертву…»

Игумен простёр руку к Евангелию и заговорил особенно мягко:

— «Вот Христос невидимо стоит здесь! Смотри, чадо, ибо тебя никто не принуждает к монашеской жизни, смотри, как ты добровольно принимаешь обручение великого ангельского образа».

— Да, святой отец, своею охотою!

Тихон трижды брал ножницы с Евангелия и бросал их на пол со словами:

— Возьми ножницы и подай их мне!

Трижды поднимал постригаемый их, целуя руку игумена. Когда Тихон последний раз принял ножницы, то произнес:

— «Вот ты принимаешь их из руки Христовой, смотри к Кому ты приступаешь, Кому обещаешься и от Кого и от чего отрекаешься. Благословен Бог, желающий, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины. Благословен Он во веки веков!»

— Аминь! — пропела братия.

Игумен крестообразно постриг волосы на голове и дал Иваше новое имя.

Торжественно заканчивал обряд Тихон:

— Брат наш Исаакий постригает волосы головы своей в знак отречения от мира, от всего мирского, отличной воли и от всех плотских влечений — во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Воззовем все о нем: «Господи, помилуй!»

Братия трижды стройно пропела «Господи, помилуй».

Исаакию с благословением передали монашеские одежды. Облачился он в рясу, опоясался кожаным ремнем, закрепил на себе мантию, на голову ему воздели клобук, он обул сандалии, вручили ему чётки, ручной крест. И наконец подали в руки зажжённую свечу, и опять игумен говорил, твердел голосом:

— Возьми, брат Исаакий, эту свечу, что отныне своею чистотою, добродетельною жизнию и благонравием ты должен быть светом для мира, как сказал Господь: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного»…

Выходили из монастырской церкви, старец Варлаам — духовный отец новоявленного монаха, тихонько объявил:

— На пять дней ты, брат, свободен от всех дел в обители, но будешь пребывать и в храме, в молитве.

— Исполню! — готовно ответил Исаакий и тут же увидел отца. Не знал, что Фёдор Степанович наблюдал обряд пострижения сына. Родитель увлёк за ворота монастыря. У ограды в чёрной, запорошенной снегом шубе стояла мать.

Агафья кинулась на грудь сына — молодого монаха.

— Ангел мой! — и заплакала.

Родитель мягко отстранил её от Исаакия.

— Жено — ребро ты моё любимое, пазушное. Богу сын отдан, радуйся! Ну, а ты, Исаакий, прохождай иноческий искус…