Ярем Господень - [103]
Отец Пётр светлел лицом, его васильковые глаза светились детской чистотой.
— У тебя, Иоанн, — ангельский чин… Но помолюсь, помолюсь о тебе перед Всевышним и теперь, чтоб пронесло беду мимо…
— Прощай!
…Давненько он не бывал в Красном. Вона что… Дом помещиков Матюшиных поновел: подняли его на каменный подклет да и рассторонили. Окна поверху новомодным полукружьем, на итальянский манер… Появилась красивая ограда, за домом — новые службы, сад загустел. Яблони виделись кое-где уже и на крестьянских усадах, и это особо радовало: деткам-то по осени яблочки в какую усладу!
Ехал улицей села медленно, намеренно не торопил лошадку. А почти никто не узнал из встречных старого монаха в куколе — унесло катючее времечко, знать, многих ровесников…
Иоанн одарил собравшуюся родню давно купленными московскими подарками. После ужина выложил мужу сестры деньги и тут же успокоил:
— Это графиня Матвеева мне лично… Отнекивался, не брал, так она поминком фамилии своей. Вот тут и помянник Матвеевых — поминайте!
— Как же! И о здравии самой графинюшки…
Муж Екатерины рано ушел спать в горенку, Иоанн с сестрой засиделись в избе.
Иоанн полез в свою дорожную торбу, вытащил сверток в чистой холстине и открылся:
— Вот, Катя, тут твоей старшинькой. Этот плат когда-то я на плечи одной девоньке накинул — ты знаешь… Не выпало мне судьбы, вернула Улинька с верным человеком…
На столе полыхнули по шелку яркие радужные цвета.
У Екатерины блеснули слезы в глазах.
— Братка, роденька…
Иоанн поднял седую голову, посуровел голосом.
— Ну-ну! Божьей волей живем. А это — две «Азбуки». По одной станешь своих учить — ты бойконько, помню, читала… А другую отдай дьячку — дьячки все больше отрочей учат.
Екатерина вытерла уголком платка слезы.
— Дядя Михаил помер, слыхал ты?
— Передали, как же! Часто вспоминаю слугу Божьева… От нево я все святое перенял, как он меня терпеливо наущал. Книгу о Сергии Радонежском вовремя дал — с той поры я и загорелся…
Сестра пригорюнилась у темного, уже ночного окошка.
— Ты, братка, что-то всево себя опростал, всю торбу роздал, будто в последний раз приехал…
— Может, и в последний — все под Богом ходим… — грустно отозвался Иоанн и опять твердо закончил: — После, чтобы без слез обо мне. Не отягощайте мою душу горестями — я Богу служил!
Назавтра пошел в Арзамас.
Город давно прослыл крупным ремесленным и торговым. Только купеческого звания людей мужеска и женска пола в нем проживало более двух тысяч человек, а приказчиков более полторы сотни.
В воеводской избе, а теперь в канцелярии сидело два асессора. камерир, казначей, секретарь, три канцеляриста и шесть копиистов. По велению Петра I появился в городе магистрат с двумя бургомистрами и тремя ратманами — не люб был царю-батюшке русский язык! А оприч того в городу имелась таможня, кабацкая контора, конская (ямская) изба, в городской и уездной канцелярии содержалось более тридцати рассыльных.
К 1727 году население Арзамасской провинции уплачивало четырнадцать тысяч рублей государственных сборов. К названному году недоимки арзамасцев составили тридцать тысяч рублей. Так вот «цвела» богатая арзамасская земля, замученная неслыханными доселе поборами. Как собирались недоимки в селах и деревнях — вот об этом «птенцы гнезда Петрова» в книге о цветущем состоянии Всероссийского государства не распространялись…[75]
Умер в Введенском иеросхимонахом родитель Федор сын Степанов, царствие ему небесное!
С грустью вошел Иоанн на крохотный монастырский двор: здесь он постригся таким молодым-молодым…
Братии в обители не оказалось. Ветхий монах со слезящимися глазами объявил, что все уехали в городской лес за грибами: вчера теплый дождик прошел…
Очередной архимандрит Спасского Иоасаф к концу жизни стал говоруном — монах будто хотел наговориться перед скорым концом. Что-то он покашливал — в боках у него покалывало, все-то прикрывал худенькой ладонью вялый стариковский рот. Говорил он открыто, без боязни:
— Патриарха — заступника нашева нет! Худо: сидит в Синоде чужой человек! С ево, поди-ка, подсказки царь Пётр разделил монастыри: вот тебе монастырь, а вот приписной к нему. У нас в Нижегородской епархии осталось двадцать мужских обителей да приписных к оным тридцать два. К моему, Спасскому, причли: Высокогорский, Троицкий да второй Троицкий на Пьяне-реке, ну и прежний твой — Введенский. Как же мне догляд держать за каждым? Из Спасского, что тут прежде скоплено было — все роздал на бедность прочих.
Посидели старики, повздыхали изрядно, да и как не вздыхать! Бывало, Русь Святая святостью своей на весь крещеный мир светилась… А теперь — патриарха нет, нет царя-надежи, нет и царства… Империя ныне… Первый император треть монастырей в России упразднил, во всем монахов поприжал, а дальше каких напастей ждать?
Хотел признаться, рассказать Иоасафу о всем случившемся в своей пустыни, да не попустил себе: зачем огорчать старца, у него и своих забот-хлопот боле чем надо. А потом, может статься, пронесет беду…
Из Спасского вернулся на Арзамасскую площадь. Прошелся Верхним базаром — ни единого, знакомого прежде, не встретил. Только старого сбитенщика углядел. Помнится: он, Иваша, в монахи, а Прошка Шубин на площадь со сбитнем. Чистый холщовый передник с крепким поясом, на поясу три висячие кружки и медный, на ремне, логушок с закрышкой: «Кому сбитня Горячева!»
«Арзамас-городок» — книга, написанная на похвалу родному граду, предназначена для домашнего чтения нижегородцев, она послужит и пособием для учителей средних школ, студентов-историков, которые углубленно изучают прошлое своей отчины. Рассказы о старом Арзамасе, надеемся, станут настольной книгой для всех тех, кто любит свой город, кто ищет в прошлом миропонимание и ответы на вопросы сегодняшнего дня, кто созидательным трудом вносит достойный вклад в нынешнюю и будущую жизнь дорогого Отечества.
Книга основана на личных наблюдениях автора за окружением Бориса Ельцина и другими представителями российской политической элиты во время работы пресс-секретарем супруги президента РФ Наины Ельциной. В ней описываются нравы, царящие в Кремле, некоторые бытовые подробности из жизни российских политиков. Автор пробует разобраться в том, в чем похожи и чем отличаются Наина Ельцина и Раиса Горбачева, анализирует роль в российской политической жизни младшей дочери президента Татьяны Дьяченко.
Первая часть книги Л.Млечина «Алиби для великой певицы» (из серии книг «Супершпионки XX века») посвящена загадочной судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Будучи женой одного из руководителей белогвардейской эмиграции, она успешно работала на советскую разведку.Любовь и шпионаж — главная тема второй части книги. Она повествует о трагической судьбе немецкой женщины, которая ради любимого человека пошла на предательство, была осуждена и до сих пор находится в заключении в ФРГ.
Эту книгу посвящаю моему мужу, который так много помог мне в собирании материала для нее и в его обработке, и моим детям, которые столько раз с любовью переписывали ее. Книга эта много раз в минуты тоски, раздражения, уныния вливала в нас дух бодрости, любви, желания жить и работать, потому что она говорит о тех идеях, о тех людях, о тех местах, с которыми связано все лучшее в нас, все самое нам дорогое. Хочется выразить здесь и глубокую мою благодарность нашим друзьям - друзьям Льва Николаевича - за то, что они помогли мне в этой работе, предоставляя имевшиеся у них материалы, помогли своими воспоминаниями и указаниями.
Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.
Перед вами необычайно смешные мемуары Дженни Лоусон, автора бестселлера «Безумно счастливые», которую называют одной из самых остроумных писательниц нашего поколения. В этой книге она признается в темных, неловких моментах своей жизни, с неприличной открытостью и юмором переживая их вновь, и показывает, что именно они заложили основы ее характера и сделали неповторимой. Писательское творчество Дженни Лоусон заставило миллионы людей по всему миру смеяться до слез и принесло писательнице немыслимое количество наград.