Японский ковчег - [52]

Шрифт
Интервал

– Астероид вряд ли, но их там завоевывали все, кому не лень. Вот и приходилось лет по сто под землей отсиживаться. Хотя продовольствие им как-то снаружи забрасывали. А они там в своих лабиринтах оборонялись. Хорошо приспособились – просто какая-то марсианская подземная колония. Причем научились свои лабиринты наглухо перекрывать. Выбивали в коридорчике два такие симметричные паза справа и слева. В тот, что поглубже закатывали здоровенный круглый камень вроде жернова – с наружной стороны гладкий, а с внутренней есть выемки. Ну, и когда кто-то к ним вторгался, надо было только из-под жернова клинышек выбить, чтобы он в коридор скатился и проход перекрыл. И хрен его снаружи отодвинешь. Нам бы тоже надо такое каменное колесо приспособить.

– Хорошая мысль, – согласился Петр, – только возни много такой круг вытесывать.

– А у меня отбойник штрековый есть, на аккумуляторе – успокоил Димон. – Пока электричество не отключили, сделаем, не проблема. Не забыть, кстати, генератор сюда затырить!

– Лады. Тогда тащи его послезавтра. Займемся. А теперь на ужин, братан. Нюрка, вроде пока крыс не планировала, борщ варит, а спиртягу я уже начал запасать. Надо проверить, не скис ли.

Аккуратно сложив инструмент в углу, они выключили лампу и, подсвечивая дорогу фонариком, двинулись узким лазом наверх, к выходу.

Глава XXV

Парная для самурая

Профессор Мияма лежал ничком на деревянной скамье и тихо стонал под безжалостными ударами двух березовых веников. Было невыносимо душно от влажного пара – кто-то из почетных гостей только что плеснул из ковша воды на каменку. Шура Пискарев наконец сделал перерыв, отложил веники в сторону и собрался поддать еще жару, когда Мияма слабым голосом попросил пощады. Собрав последние силы, он соскользнул с полка, шатающейся походкой побрел в предбанник и плюхнулся в плетеное кресло, завернувшись в простыню. Русская баня была знакома профессору не понаслышке – его московские друзья почему-то были уверены, что никакое другое физическое наслаждение не сравнится с этой поркой в пароварке. Чтобы их не обидеть, приходилось сжав зубы терпеть страшные мучения, сравнимые только с описаниями буддийского ада. Разве можно сравнить эти пытки с комфортом прекрасно оборудованных геотермальных источников, разбросанных по всему Японскому архипелагу?! Конечно, иногда бывает горячо – не каждый может войти в купальню с температурой воды сорок пять градусов. Но, в конце концов, это дело привычки. А кое-где есть и погорячее. Например, на любимом горном курорте профессора, в Кусацу. Банный комплекс «Терме-терме» предлагает желающим специальные ванны, «котел Гоэмона», куда можно окунуться на пару минут только просидев достаточно долго в ледяной купели. Гоэмоном звали знаменитого разбойника, сваренного заживо в Эдо на людной площади. Так ведь это для желающих! А здесь никто не спрашивает твоего согласия – просто ведут в парилку и начинают хлестать наотмашь. Варвары! Но ничего: скоро этим средневековым извращениям придет конец. Ведь в бункере у них бань не будет. Хотя кто знает…

Тем временем за огромным столом из душистой криптомерии в предбаннике уже расселось человек двенадцать из приглашенных гостей. Они чинно потягивали пенный напиток из затейливо расписанных антикварных баварских кружек с крышками, закусывая ломтиками тихоокеанского лобстера, и ждали подхода основных сил. На массивной столешнице, представлявшей собой продольный спил ствола трехсотлетнего реликтового дерева, в серебряных ванночках со льдом охлаждались, поблескивая красочными этикетками, бутылки прославленных чешских, немецких, датских, бельгийских и японских сортов.

Там и сям с нарочитой, хорошо продуманной небрежностью были разбросаны грубовато вылепленные керамические блюда и тарелочки в стиле «рустик», поставленные по специальному заказу дизайнерской фирмой Ямамото Кансай. Содержимое тарелочек, которых на столе размещалось не менее сотни, варьировалось от соленого чилийского лосося, дальневосточных гигантских устриц на ледяной подложке и фуа-гра производства останкинского мясокомбината до осетрины горячего копчения, черной икры, камчатского краба и аргентинских анчоусов. Недружественные экономические санкции, предпринятые против России Западом четыре года назад в связи с известными историческими событиями, хотя и не сумели подорвать экономику великой державы, но нанесли ощутимый удар по сектору элитной гастрономии. Многие деликатесы, попавшие под эмбарго, стали объектами импортозамещающей политики, но кухня в «Термах» так и не смогла оправиться от потрясения, перейдя почти наполовину на отечественные продукты и отказавшись от тридцати процентов импортных сыров. Впрочем, посетители стоически переносили трудности, сознавая ответственность момента и величие собственной исторической миссии.

Отцы российской демократии – политики и всесильные олигархи, – закутавшись в белоснежные махровые тоги с каймой из российского триколора, восседали на изящно выгнутых ортопедических креслах цвета молодого вина Божоле с мягко пружинящим кушоном из нежного пальмового волокна.

Термы, выстроенные в 2014 году известным девелопером и меценатом Махмудом Курбановым на небольшую часть средств, оставшихся от сочинской зимней олимпиады, были точной репликой банного комплекса императора Каракаллы – во всяком случае так утверждал автор проекта, итальянский архитектор Джузеппе Мончини. Разумеется, систему отопления и сервисные салоны пришлось модернизировать, а также включить этнические секции русской, финской и турецкой бани, но в целом весь комплекс был тщательно воссоздан на основе изучения римских руин. Щедрый подарок Махмуда сразу же оценили в высшем свете, и скоро Термы превратились в престижный закрытый клуб, членство в котором ценилось дорого и стоило недешево.


Рекомендуем почитать
На окраине Перми жил студент ПГМИ

Мемуарная повесть выпускника 1978 г. Пермского государственного медицинского института (ПГМИ) с 19 фотографиями и предисловием председателя Пермского отделения Российского общества историков медицины О.И.Нечаева. Эссе о медицинском студенчестве. Панегирик любимому ВУЗу и родной Перми. Книга о проблемах и трудностях, с которыми всегда сталкиваются студенты-медики.


Весы Лингамены

Всё началось в стенах научного центра ИКИППС, учёные которого вознамерились доказать детерминированность вселенной. Но этим экспериментам не суждено было остаться лишь умозрительными конструкциями в мире форм: неистовый ветер причинности, словно потешаясь над пытающимися доказать его существование, всё быстрее раскручивает неуловимый маховик событийности. Видя бессилие науки, молодая сотрудница ИКИППСа Дарима принимает решение в одиночку противостоять ужасающей силе инерции 4-го тысячелетия…


Клава спешит на помощь...

Кто не бросал наполненные водой воздушные шарики с балкона, не убегал от злых дяденек со стройки, не спасал попавших в беду животных, не устраивал шурум-бурум дома у друзей? Все эти знакомые мотивы — в рассказах о неугомонной, непоседливой Клаве и её друзьях…


Полкоролевства

В романе американской писательницы Лоры Сегал «Полкоролевства» врачи нью-йоркской больницы «Ливанские кедры» замечают, что среди их пациентов с загадочной быстротой распространяется болезнь Альцгеймера. В чем причина? В старении, как считают врачи, или в кознях террористов, замысливших таким образом приблизить конец света, как предполагает отошедший от дел ученый Джо Бернстайн. Чтобы докопаться до истины, Джо Бернстайн внедряет в несколько кафкианский мир больницы группу своих друзей с их уже взрослыми детьми. «Полкоролевства» — уморительно смешной и вместе с тем пронзительно горький рассказ о том, как живут, любят и умирают старики в Америке.


Альянс

Роман повествует о молодом капитане космического корабля, посланного в глубинные просторы космоса с одной единственной целью — установить местоположение пропавшего адмирала космического флота Межгалактического Альянса людей — организации межпланетарного масштаба, объединяющей под своим знаменем всех представителей человеческой расы в космосе. Действие разворачивается в далеком будущем — 2509 земной календарный год.


Акука

Повести «Акука» и «Солнечные часы» — последние книги, написанные известным литературоведом Владимиром Александровым. В повестях присутствуют три самые сложные вещи, необходимые, по мнению Льва Толстого, художнику: искренность, искренность и искренность…