Японский ковчег - [145]

– Почему?

– Потому что Министерство иностранных дел Китайской народной республики не может выдать вам цань чженг[89], въездную визу.

– Если это шутка, господин Ляо, то очень дурного пошиба. Я обеспечил вам японский супербункер, фактически спас, как вы сами выразились, «сердце и мозг нации», я рисковал жизнью, а китайский МИД не дает мне въездную визу?! Что за чушь?!

– Это не чушь, господин Курбанов. Министр просил передать, что Китай не заинтересован в осложнении отношений с Российской Федерацией. Мы соблюдаем базовые договоренности: ведь гонорар вам полностью выплачен. Теперь вы наверняка войдете в первую десятку по списку журнала «Форбс». Вам, наверное, очень приятно. Если мы предоставим вам убежище, это повлечет колоссальный скандал, огромные экономические убытки. Санкции, разрыв миллиардных торговых контрактов… Ну, вы понимаете… А мы рассчитываем не только на сибирскую нефть, но и на освоение обширных российских территорий. Особенно в случае, если импакт будет иметь место. Так что ничего личного – исключительно бизнес. Вы, как бизнесмен, должны нас понять. У вас, кажется, есть французское гражданство? Так отправляйтесь к себе в Антиб. Может быть, местный муниципалитет предоставит вам место в какой-нибудь горной пещере в Альпах. Правда, у вас уже совсем мало времени. Вот, в знак глубокой благодарности от нашей страны я принес вам цзы пиао[90], билет первого класса на вечерний рейс до Парижа. К сожалению, прямого рейса до Антиба у нас нет. А сейчас разрешите откланяться. Будьте здоровы, господин Курбанов. Цзай цзень[91].

Не вставая с кресла, Махмуд проводил взглядом человека, только что подписавшего ему смертный приговор.

Об авторе

Игорь Курай родился первого апреля 1964 г. в небогатой семье потомственных секретарей маленького горкома на Хабаровщине. Отец, Николай Васильевич, мечтал дать сыну классическое образование, для чего и пригласил гувернантку из Биробиджана, которая сумела привить своему питомцу любовь к языкам, народной песне и антинародной литературе. Рано выучившись читать, Игорь с детсадовской скамьи всерьез увлекся Пушкиным, Набоковым, Буниным, а также Чосером, Спенсером, Кретьеном де Труа, Джойсом, Борхесом, Генри Миллером, Фрейдом, Юнгом и Кастанедой, с которыми предпочитал знакомиться в оригинале, поскольку достать переводы этих иностранных авторов на хабаровщине было делом нелегким. Одновременно он занимался музыкой по классу флейты и укулеле, а также американским футболом, хоккеем на траве, ушу, шахматами и коллекционированием денежных знаков великих держав.

По окончании весьма средней областной спецшколы талантливый юноша поступил в Находкинский государственный университет на факультет Странных языков, где провел пять лет, усердно штудируя философию марксизма-ленинизма, живые и полумертвые языки, экономгеографию, памятники советской литературы, буддийские сутры и уложения гражданско-процессуального кодекса. Его дипломная работа о кармической зависимости и причинно-следственных связях в винительном падеже скота вызвала оживленную дискуссию в околонаучных кругах, после чего дипломанту был торжественно вручен волчий билет.

Последующие несколько лет, совпавшие с началом Перестройки и гласности, стали для Игоря подлинной школой жизни. Лишившись распределения по специальности, во времена горбачевщины он сменил множество профессий и приобрел недюжинный жизненный опыт: был переводчиком, пересказчиком, переписчиком, перевозчиком, передатчиком секретной информации, а также грузчиком, рубщиком, пильщиком, мотальщиком, могильщиком, бульдозеристом, маньеристом, слесарем, писарем, брокером, маклером, дилером, спикером, букмекером, имиджмейкером, спичрайтером, портье, рантье, дискжокеем и завскладом вторсырья.

Торжество демократии и плюрализма в одной отдельно взятой стране, сопровождавшееся народным волеизъявлением и распадом Империи зла, застало Игоря Курая в Москве в должности директора малого предприятия с ограниченной ответственностью. Повинуясь гражданскому долгу, будущий писатель, несмотря на свою ограниченную ответственность, дважды грудью вставал на защиту Белого Дома, причем после второй попытки, оказавшейся неудачной, оказался в длительной добровольной эмиграции.

Зарубежный период биографии Игоря Курая как нельзя более ярко свидетельствует о разнообразии интересов и незаурядной толерантности русского интеллектуала. Зазывала на гамбургском Репербане, вышибала в лондонском Челси, кидала на киевском Подоле, котяра на Пляс Пигаль в Париже, жиголо на пляжах Сан Рафаэля и Сан Ремо, папарацци в Ницце, чичероне на Форуме Романо, швейцар в Национальном музее в Женеве, энтертейнер в нью-йоркском Брайтоне, антрепренер в Койоакане (Мехико), редактор женской еженедельной листовки «Феминист» в Канберре, корректор мужского ежедневного боевого листка «Эгоист» в Веллингтоне, рецензент ежегодного политкорректного критического сайта «Популист» в Пафосе и, наконец, ведущий обозреватель международного литературного чата «Контрапуп» в Бухаресте – таков трудный путь Игоря Курая к общественному признанию.

Достигнув зенита славы, завоевав симпатии пятерых друзей и трех подруг в странах Запада, писатель вспомнил наконец о своем призвании, ясно обозначенном в дипломе факультета Странных языков. Восток властно манил его нестерпимо ярким сиянием Восходящего солнца и дурманящим ароматом хризантем. Прибыв в середине девяностых через Куала Лумпур, Сингапур, Бангкок и Гонконг на Японские острова, в поисках Пути он последовательно устраивается цветочником в Маруяме (Нагасаки), лоточником в Понто-тё (Киото), булочником в Нисидзине (Фукуока), будочником в Сусукино (Саппоро), стрелочником в древней столице Камакуре, крановщиком в иокогамском порту, поставщиком контрабанды для Дома престарелых якудза в Ниигате, послушником в буддийском монастыре (священная гора Коя), потешником в уличном балагане (Тояма), дрессировщиком в театре обезьян (горный курорт Насу), упаковщиком в универмаге Сэйю (Токио), а также рикшей в этнографическом средневековом селенье (Никко), гейшей в любительском спектакле мужской труппы (Ямагата) и мойшей (мойщиком чаш для чайной церемонии) в Кабуки-тё (Токио).