Япония в годы войны (записки очевидца) - [18]

Летом 1941 г. военные власти в соответствии с решениями правительства проводили большой комплекс военных мероприятий. Видимо, их главной заботой было усиление стратегических группировок на Севере и создание ударных сил на Юге. Работники военного аппарата нашего посольства отмечали в то время особенно интенсивную деятельность штабов и частей, дислоцированных в Токио, а также гарнизонов и кораблей ближайших военно-морских баз, направленную на подготовку к войне. Одна за другой проходили мобилизации мужского населения, комплектовались новые части, отправлявшиеся на Хоккайдо, Сахалин, в Корею и Маньчжурию, срочно предоставлялись массовые отпуска военным морякам. Казалось странным, что японские газеты открыто пишут обо всем этом. Создавалось впечатление, что японские органы печати, официальная пропаганда намеренно не делают секрета из того, что их армия и флот готовятся к войне против СССР.

Дело не обходилось и без курьезов. В середине июля, в период повышенного военного психоза, советскому послу К. А. Сметанину позвонил из Цуруги уже известный читателю полицейский Номура и задал такой вопрос: «В связи с германо-советской войной в местных газетах появилось много различных военных сообщений. Нужно ли мне как переводчику наряду с политической, экономической и консульской информацией переводить и военную?» Вопрос был настолько неожиданным и откровенно провокационным, что советскому послу не оставалось ничего другого, как ответить, что никакого переводчика Номура он не знает и его информацией не интересуется.

Обострившаяся обстановка, естественно, в немалой степени нервировала всех нас, в том числе и членов наших семей. Проживавшие в городе сотрудники настаивали на том, чтобы им разрешили поселиться на территории посольства. Работники консульского отдела, занятые эвакуацией советских людей на Родину, старались не допустить возникновения панических настроений среди тех, кто оставался в Токио. Следует сказать, что оснований для тревог и волнений в те дни было более чем достаточно. Нередкими были сцены, производившие тягостное впечатление на советских людей. Как-то консульский отдел посетила жена покойного профессора Сильвина[11] и не без волнения рассказала следующее. На военном плацу первой гвардейской дивизии в районе Роппонги с рассвета и дотемна проходят подготовку новобранцы перед отправкой на Север. Уже в пять часов утра можно слышать истошные вопли солдат, занимающихся штыковым боем. Из комнатки на втором этаже, где она живет, хорошо видно, как одетые в военную форму новобранцы японской армии поочередно выходят на огневой рубеж и гранатами поражают соломенные чучела, на головах которых надеты красноармейские шлемы, рабочие кепки и сибирские шапки-ушанки. На груди чучел прикреплены красные звезды в качестве мишени для штыкового укола. Новобранцы после броска гранаты с примкнутыми штыками и с ревом бегут к чучелам, стараясь штыком поразить мнимого красноармейца. Если новобранец не выполняет упражнения или действует недостаточно энергично, то тут же получает от унтер-офицера зуботычину. Можно было понять переживания и чувства советской гражданки, повидавшей за свою жизнь немало примеров вражды к СССР в Японии.

Японская военщина всячески подчеркивала враждебное к нам отношение. Когда по токийским улицам проезжала советская дипломатическая машина с красным флажком на радиаторе, японские солдаты как по команде демонстративно от нее отворачивались. То же самое они делали, проходя мимо советского посольства. Солдатам и унтер-офицерам категорически запрещалось посещать лавочки и закусочные вблизи посольства, отвечать на вопросы советских сотрудников, заговаривать с советскими людьми, включая детей.

Надо отметить, что в труднейших условиях лета 1941 г., как и в последующий период, советские люди, жившие и работавшие в Токио, сохраняли выдержку и спокойствие, не поддавались на угрозы и провокации, с достоинством и уверенностью в правоте нашего общего дела отстаивали интересы Родины, не щадили себя и не жалели сил во имя ее победы.

Токио в то время все больше напоминал военный город. Все виды городского транспорта были переполнены солдатами, уходившие на север поезда были битком набиты ими. Проводы на фронт стали чуть ли не главным событием тех дней. Им обычно предшествовала традиционная церемония прощания. Получивший назначение солдат или унтер-офицер должен был предстать перед жителями своего квартала в присутствии старшего десятидворки (тонари гумитё) и местного буддийского бонзы. Одетый в военную форму и коротко подстриженный солдат давал перед ними клятву верности императору, предусмотренную в кодексе самурайской чести. Старшие и соседи напутствовали его «добрыми» советами. За час до отхода поезда собирались друзья новобранца и его товарищи по работе. На вокзальной площади или прямо на перроне они образовывали круг и, размахивая национальными флажками, с пением патриотического гимна: «Кими га ё!» призывали стоявшего в центре новобранца верно и честно служить «знамени Ямато», не бояться смерти, беспощадно бить врагов. Новобранец снова клялся «драться до победы или смерти». После этого под возгласы «банзай» его на руках несли к вагону. Никаких слез и объятий при проводах не допускалось. Матери со скорбными лицами провожали сыновей глубоким поклоном, подавляя усилием воли все свои горестные переживания. Что касается офицеров, то накануне отправки на фронт или на границу они обычно устраивали в чайных домиках шумные проводы с песнями и распитием японской водки – сакэ.