Янычары. Меч ислама - [40]

Иблис явился Даххаку в образе павлина с распущенным хвостом. Он попросил позволения на один поцелуй – и, воскликнув: «Ты – само совершенство, и ты, поистине, достоин этого!», поцеловал его туда, где спина уже называется по-другому. В одной из легенд соответствующее отверстие в нашем теле и есть след этого поцелуя...

– То есть, Иблис участвовал в создании наших тел?

– Тело первого человека безусловно отличалось от нашего: в нем, нерожденном, скажем, не могло быть пупка. А в этой легенде, не соответствующей истине, первый плод, съеденный человеком, приводит к болям в животе, ибо пища, попав туда, не может найти выхода, и Иблис своим поцелуем снимает эту боль. Так невежды пытались объяснить, как плод растения связан с загадкой Добра и Зла...

Но в сторону это! Я говорил о Даххаке, а он, поистине, возрадовался великой радостью, услыхав похвалу Иблиса, ибо ощутил, что впервые его оценили по достоинству. И тут же из плеч его вздыбились головы двух черных змей; а эти чудища ели только человеческий мозг, да еще воротили нос от стариковских мозгов, вроде моих: каждый день им на корм приводили все новых юношей и девушек. К этой истории обращается и блистательный Абу-ль-Касим Мансур Фирдоуси в «Шах-намэ».

Даххак сидел на престоле в Исфахане тысячу лет без одного дня; и, наконец, кузнец Киви поднял людей и сверг чудовище, приковав его в жерле вулкана, и утвердил власть законного наследника Ирана, Феридуна. С тех времен людям дан кадуцей, обвитый двумя змеями жезл величия и могущества, напоминающий о судьбе Даххака, но и обещающий ее повторение каждому, кто знает его тайну и готов ею воспользоваться. А богу-павлину – Малаки-таузу, иначе Зазаилу – и посейчас поклоняются йезиды.

Человек пьет кровь ближних с первого дня. Твоя мать кричала от боли, когда рожала тебя! Ты высосал ей грудь, и она иссохла, покрылась морщинами. А каково ей теперь, да пребывает с ней Аллах, теперь, когда она считает тебя навеки потерянным, и щеки ей морщат не твои поцелуи, а высохшие струйки слез? Просто в отношении к матери ты – всегда лев, а она – всегда лань, и ты счастлив, что терзаешь ее плоть острыми клыками!

У тебя была невеста? Ты пытался распустить перед нею свой павлиний хвост?.. Может быть, их даже было несколько, и ты выбирал их себе, оценивая по статям, как племенных кобыл, твердо уверенный, что сам-то ты достоин наилучшей...

Коль кипарис поднимет к небу стан,

То на кустарник не глядит фазан, –

как сказал Фирдоуси...

Абдаллах замотал головой, прикусив губу, давая понять старику, что он понял и не надо продолжать ряд доказательств. Старик усмехнулся и кивнул:

– Ты молод сейчас; тебе приятен и зимний морозец, и даже запах коровьих испражнений. Посмотрим, так ли ты будешь думать, когда иссохшая в пергамент кожа твоих рук перестанет удерживать тепло, когда от зубов в твоем рту останутся пеньки, а в груди поселится боль, с которой ты будешь здороваться каждый день, прислушиваясь: улеглась она сегодня или ворочается, скаля свои клыки! Но я тебя понимаю...

Я тоже был молод, и я тогда жил далеко на севере, за морем, там, где под синим куполом Вечного Неба – Дзаян-Тенгри – раскинулась Великая степь – Йер-су. Та страна называется «Вечный Эль», и, поистине, мне было просто принять ислам, ибо тот, кто произносил «Эль», легко выговорит «Аллах» . Воздух там пахнет травами, которых здесь нет, и его пьешь, как мед, а серебристые струи чистых рек смывают с тебя там не пот и пыль, а грехи и несчастья! Когда стоишь на кургане, рядом с всхрапывающим конем, и на тебя, и на море ковыля и полыни низвергается водопад нежащего зноя, звенят цикады и жужжат шмели – чувствуешь, что кто-то бесконечно любящий принимает тебя, как дорогого гостя, на своем празднике! Это и был настоящий Эдем ! Не зря райская река носит имя тюркского бога ! Тогда я точно и несомненно узнал, что этот мир создан для меня! – он всегда меня любил и давно ждал...

Почему я не умер тогда же? Почему я не умер позже, когда с визгом бросался в сечу и в руке у меня была сабля, а в ушах – свист?! А теперь я уже не уверен, что мир был создан для меня! Тот же жар и зной, который прежде ласкал и нежил, теперь лишь мучительно жжет и иссушает меня, чуждого ему и холодного. Я завидую тем, чьи головы отделяла от тел моя сабля! Я вижу и слышу – но я словно ослеп и оглох, и то, что я вижу, – лишь тусклая тень того, что я видел и слышал! Выцвело небо, поблекли краски, дребезжащими стали звуки. Кто виноват в этом? Неужели это тоже было предусмотрено, когда Демиург творил человека?

Клянусь Аллахом, из того, что он сотворил, видно, что он хотел сотворить нечто поистине великолепное! И то, что он на самом деле сотворил, ему удалось почти идеально! Но «почти» – жестокое слово. Подумай: дать человеку счастье, истинное, подлинное, безупречное, на многие десятки лет – но не навсегда! Но лишь для того, чтобы потом навсегда отнять его, да еще так, что каждая минута жизни подтверждает: да, навсегда, навсегда, безвозвратно! Может ли быть бульшее мучение, бульшее издевательство?..

«Ад и рай – в небесах», – утверждают ханжи.

Я, в себя заглянув, убедился во лжи: