Янтарный сок - [12]
Шрифт
Интервал
Мгновенье — скальп врага уже в руке!
Мохаук не был побежден никем!
«О Нийо, дай найти план мести нам!»
И вдруг нашли: вождя звезда-жена!
Меня они пытались подкупить:
Хочу ль их повелительницей быть?
Мех? Вэмиум?… Всё, всё у гуронов есть!
С презреньем отвергая дар и лесть,
Бросаю им в лицо я: «Никогда!
Оджисту, помните, жена вождя!»
Одна средь них… Что сделают со мной?
Подходит самый страшный, самый злой…
Как бились мы! Гурон сильней: меня
Как свой трофей он бросил на коня,
Ремнями ноги, руки мне связал
И, вскакивая на коня, сказал,
Глумясь над унижением моим:
«Так мы, красавица, за мертвых мстим».
Несемся, как полярный ураган,
Злорадный клич — за нами по горам,
То лесом скачет, то рекой плывет
Конь взмыленный — вперед, вперед, вперед!
Гуроны. От костров я вижу дым…
О горе, мы всё ближе, ближе к ним.
Я — пленница. Он — похититель мой.
К его спине прижалась я щекой:
«Забудь, что мы враги, коня уйми…
Хочу обнять тебя, ослабь ремни…
За смелость нравишься ты мне… поверь,
Ты мне Мохаука милей теперь!»
Замедлил бег. Разрезал все узлы.
И не глядит уже таким он злым;
Ласкаю я лицо одной рукой,
А нож за поясом ищу другой.
Шепча: «Люблю тебя, ты жизнь моя…» —
Вонзила в спину нож по рукоять.
Скачу назад всех ветров я быстрей,
Пьяна нежданной волею своей.
Чуть не загнала бедного коня —
Скорей, Мохаук в горе без меня!
Вот от родных костров я вижу дым,
И, наконец, о счастье — снова с ним!
«Смотри, вот кровь врага; а я — чиста,
Мохаук, пред тобою, вот как та
Высоко в небе белая звезда.
Оджисту — все еще жена вождя».
Джон Маккрей[6]. На полях Фландрии
Во Фландрии, в чужих полях,
Между могил склонился мак.
Кресты, кресты… — мест наших знак.
И жаворонки в небесах
Поют, хоть редко над землей
Их слышно сквозь орудий вой.
Нас больше нет. Была пора:
Рассвет мы знали, вечера…
Любили нас, любили мы —
И вот лежим, погребены
Во Фландрии.
Несите Вы наш спор к врагу!
Вам из слабеющих мы рук
Бросаем стяг; и если он
Не будет вами вознесен —
Мы не уснем,
Хоть рдеет в поле маков сонм
Во Фландрии.
«Коль никогда не плакал ты навзрыд…» (перевод с немецкого)
Коль никогда не плакал ты навзрыд,
слез, вдруг прорвавшихся, ручьи глотая;
в бессилье не боролся с горем, зная,
что в нем судьбой ты заживо зарыт.
Коль никогда ты к небесам не слал
в восторге благодарственной молитвы;
коль, победив нежданно в трудной битве,
ты в мыслях звезды с неба не снимал.
………………………………………………
Коль чужд в душе ты этим буря был —
не говори, что ты когда-то жил!
Густаво Адольфо Беккер (перевод с испанского)
1. «Как в открытой книге, я читаю…»
Как в открытой книге, я читаю
в темной глубине твоих зрачков;
и напрасно губы то скрывают,
что твой взгляд давно сказать готов.
Плачь! Признаться не стыдись: когда-то,
может быть, любила ты меня.
Плачь! Одни мы; прятаться не надо.
Посмотри: ведь плачу также я!..
2. «Все вздохи, сливаясь, нам ветра дают дуновенье…»
Все вздохи, сливаясь, нам ветра дают дуновенье.
А слезы с водой тихих рек море вновь заберет.
Скажи мне, о женщина: если предашь ты забвенью
любовь, — то куда она в мире уйдет?
3. «Молчите, знаю: да, она надменна…»
Молчите, знаю: да, она надменна,
изменчива, капризна и тщеславна.
Скорей, чем чувство у нее проснется,
слезами горная скала зальется.
В душе ее змеиное гнездо:
в ней фибры нет, способной на любовь;
она, как статуя — мертва, бесстрастна,
но… Как она прекрасна!
Одиннадцать эскимосских легенд. О происхождении мира и жизни на Земле
(Вольный перевод с английской версии М. Чарльза Кона)
1. Стала твердь. Жизнь! Ворон-отец!
По преданью, вначале была лишь вода,
всюду, всюду вода.
А потом вдруг посыпались камни дождем,
камни дождем, говорится в преданье.
И где прежде была лишь вода,
стала твердь, стола суша, земля.
И один человек на земле первозданной.
Но парила вокруг беспросветная тьма,
всюду, всюду лишь тьма.
Чтоб опору иметь, человек приседал
и, за землю держась, открывал: постепенно,
что един он. Откуда пришел
он не знал; но одно сознавал:
он был жив, он дышал — это знал он наверно.
Жизнь! Он жил и дыханьем себя согревал,
только это он знал.
А кругом была тьма и он видеть не мог;
находил он на ощупь вокруг только глину.
По преданью, в то время земля
только мертвою глиной была.
Человек же во тьме жил и знал, что один он.
Он ощупал себя: нос, глаза, уши, рот —
он живой человек,
но один на земле. И вперед он пополз,
боязливо и медленно полз он по глине,
чтоб найти что-то там в темноте.
Вдруг… повисла рука в пустоте —
у обрыва застыл он, рукою не двинет.
И задумал он, тьмой густой поглощен,
и чего-то он ждал.
Словно чье-то дыханье задело лицо:
слух поймал легких крыльев порханье.
Воробей сел — к живому живой —
человеку легко на ладонь.
Стало два существа, говорится в преданье.
Но, как прежде, один, тосковал человек
по такому, как он.
Чтоб не быть одному, он из глины слепил
человека другого себе по желанью.
И, слепив, он вдохнул ему жизнь —
человек человеку дал жизнь.
Но второй человек, говорится в преданье
был другой человек; себя с первым сравнив,
это он осознал.
И зубами он в ярости заскрежетал,
стал топтать с диким воем он землю ногами,
вкруг себя все стараясь разбить.
И ужас первый пришел человек —
уничтожить свое сам решил он созданье.
И схватил он за волосы крепко его,