Янтарный сок - [10]
Шрифт
Интервал
«Там, помню, цвело мое первое белое лето…»
Памяти Авенира де Монфред
Там, помню, цвело мое первое белое лето.
Все помню… Я город моим нарекла навсегда,
Я знала его по стихам всех мне близких поэтов,
давно был он мил мне, в бессмертных твореньях воспетый
с ним встреча была, как большой незаслуженный дар.
Люблю его набережные, мосты и каналы,
живые потоки на Невском, люблю Летний сад;
и купол Исаакия вечером в отсветах алых,
и сумерек встречи с зарей, загулявшихся, шалых,
и снег в декабре на воздушных узорах оград.
Обнять люблю глазом; а сердцем — восторженно слушать
в аллеях забытых легенд разговор,
боясь волшебство словом, вздохом случайно нарушить:
люблю вызывать их плененные мрамором души
и в мыслях решать с ними страстный извечный их спор.
Все памятью слышу: аккорды в дворцовых колоннах,
и мягко звенящую трель в барельефных витках;
и шелест фонтанов, и колоколов перезвоны,
и белою ночью вздох парков в тиши полусонной…
…………………………………………………………..
Каким будут слышать Петрополь потомки в веках?
«Тебя я не хоронила…»
Клавдии Пестрово.
Россия… Нет, не плачу я, стремясь домой:скорблю о том, что нет ее со мной.
Тебя я не хоронила,
твой лоб осенив крестом,
и бросив камнем в могилу
надежды последний ком.
Рассталась, детей спасая
на дымной, зажженной войной
земле: хоть сроков не зная,
но в сердце не допуская
сомнений: вернусь домой!
Минули десятилетья.
Чужой укрощен язык
(хоть ум мой к нему привык —
на родном продолжаю петь я).
Так живу… в стране безанкетной.
Что же дом? Ужели забыт?
Стала близкой страна мне эта:
здесь мир для меня открыт.
И клена чуждого ветка
мне, вольной птице, милей
из звезд построенной клетки,
где марш поет соловей
над землей иссохшей моей.
Но в Сан-Франциско, в Мадриде,
где беспечно гостит весь свет —
восторг мой теснит обида:
почему же тебя здесь нет?
«Разум мой — барин, изнеженный, холеный…»
Разум мой — барин, изнеженный, холеный,
гордый и втайне довольный собой.
Сердце же — странник голодный, оборванный,
вечно вступающий в схватки с судьбой.
Страннику небо синеет дождливое,
вспышки улыбок ему шлет гроза;
дикий пустырь расстилается нивою,
ночь для него открывает глаза.
Он на заре просыпается с пением,
мир весь готов он с любовью обнять.
Барин следит за ним с недоумением:
Разуму сердце — вовек не понять.
«Сентябрь. Но небо словно в мае…»
Сентябрь. Но небо словно в мае
слепит голубизной глаза.
С ветвей стремительно спадает
печально-пестрая краса.
Вот клена лист. Лежит, сраженный,
у ног моих на мостовой.
Один. А мир такой огромный!..
Что будет делать лист с собой?
Вчера — он, ветви украшенье,
смеялся солнцу и дождю.
Но, сбитый бурею осенней,
лист чует близкую беду.
Куда его погонит ветер?
Как долго будет лист в пути?
И сможет ли вдали от ветви
былую свежесть обрести?..
«Скрывая бровью мысли раздвоенье…»
Р.Б.
Скрывая бровью мысли раздвоенье,
вновь у приемников склонился мир.
В эфире, спотыкаясь, сообщенья
несутся из военных штаб-квартир.
Взрыв… Раньше в джунглях, а теперь в пустыне —
в огне вода, трясина и песок.
Следы седых тысячелетий ныне
с булыжником стирают в порошок.
Перед Стеною Плача — ликованье:
навек един… границы больше нет!
И брату брат твердит как заклинанье:
Шолом, Шолом!.. Что слышит он в ответ?
«Я отомщу!» — несется из пустыни
(напрасно снится виноград пескам).
Она ему: «Сломи, сломи гордыню,
и пусть вражды не будет и в помине
в твоем ответном «Алейкум Салям!»
Вражду слепую унося с собой,
уходит брат один… И боя ждет другой
«Шла я вдоль спеющий нивы и пела…»
Шла я вдоль спеющий нивы и пела:
песни о детстве беспечном, голодном;
песни о веснах с их дерзкой надеждой —
горькие песни о позднем прозренье.
С памятью Муза моя подружилась
в песнях о невозместимых потерях…
Пусть не силен был мой голос, но люди
поняли: в песнях был гнев, но не злоба.
Шла я в раздумье. Потом осмотрелась —
радость волною меня захлестнула
и на чужом языке, как умела,
новый свой край я с любовью воспела.
Хор голосов подхватил, окрыленный
песней о крае, огромном, свободном,
с тонущим где-то вдали горизонтом,
песней о ставших мне близкими людях…
Где же друзей голоса? Тех, что прежде
слушали песни мои с одобреньем?..
Мимо идут. Скрылись вдруг за стеною.
Глухо доносится эхо молчанья.
В песню волью сердца жаркого пламень —
верю: холодный расплавится камень!
«Мы, женщины, все слабые созданья…»
Н.Л. и А.С. Виссарионовым
Мы, женщины, все слабые созданья,
и гениями быть нам не дано.
Хоть горько этой истины сознанье —
не слишком удручает нас оно.
Нет, мы не ропщем: сердце нам большое
дал Бог, чтоб силу мускул возместить.
Мы это сердце отдаем героям
способным в мире чудеса творить.
Мы только женщины. Но мир качаем
легко рукой мы, словно колыбель.
Царей венчаем, их порой свергаем…
Вы помните. Забыли? Неужель?..
Всех в мире слабых женщин мы потомки;
поэты нас воспели на века.
В нужде, в войне, в изгнании — мы стойки,
хоть доля ваша вовсе не легка.
Предметом шуток наша слабость стала —
пословиц, остроумных афоризмов — тьма.
Они нас унижают так же мало,
как… моськи лай вдоль улицы — слона.
Простите столь обидное сравненье:
(мы рифмы ради все порой грешим):
отважны вы, в том нет у нас сомненья,
о слабостях же ваших — умолчим.
Мы — не враги: — мы жизни украшенье.
Вас не любить не можем мы никак.