Янтарные цветы - [77]

Прежняя Лидия хранила мои тайны.

Новая Лидия растрезвонила их всему свету.

Я стою над его кроватью. Белое постельное белье напоминает сугробы – как будто снег падал прямо с потолка. Билл лежит ко мне спиной. Его тело вздымается и опадает, мерно и спокойно.

Это совсем не в моем духе, думаю я, снимая майку и бросая ее на пол. Я не играю в игры. Я не импульсивна. Я не такая. Приподнимаю стеганое одеяло и забираюсь в кровать. Прижимаюсь голым телом к его горячей спине. Он перестает дышать. Выжидает несколько секунд, затем разворачивается. Слегка отстранившись.

– Привет, – говорит он. В темноте не разглядеть его лица.

Зря я это сделала. Он уже остыл ко мне. Протягивает руку – чтобы оттолкнуть?

Но вместо этого его пальцы скользят по моей щеке – той, что без шрама. Я вдруг замечаю, что она мокрая.

– Ты как? – хрипло спрашивает Билл. Какое благородство – предлагать несчастной последний путь к отступлению, когда та уже забралась нагишом в его кровать.

– Я не такая.

Приникаю к нему. Скольжу языком по его уху.

– Слава богу, – отвечает он и прижимает меня к себе.

Испуганный птичий крик вспарывает тишину и выдергивает меня из сна. Пронзительный зов с ветки над нашим окном: почему мой мир обледенел? куда все исчезли?

Я выбираюсь из кровати, прочь от восхитительного жара. Билл мерно дышит.

Закрываю за собой дверь между комнатами. Заново переживаю нашу близость. Я могла поступить так только по одной причине: я влюблена. Но откуда мне знать, что его привлекла именно я, а не глянцевый блеск Черноокой Сюзанны?

С моей мокрой красной куртки, висящей на ручке двери, капает кровавая вода. В тонкой стеклянной вазе стоит одинокая белая орхидея – успокойся, никто не знал, что ты снимешь этот номер! С фотопортрета в старинной рамке на меня смотрит юная девушка. Холодно, как будто мне здесь не место.

Всего-навсего девица с фотографии. Примерно возраста Чарли. Вокруг головы уложена толстая тугая коса – от таких наверняка бывают жуткие мигрени. Я представляю, как она могла бы выглядеть с распущенными волосами и косметикой «Мак» на лице. А потом переворачиваю фотографию.

Мэри Джейн Уитфорд, родилась 6 мая 1918 года, погибла 16 марта 1934 года, когда сбежавший из тюрьмы заключенный выскочил на дорогу перед ее экипажем и напугал лошадь.

Понятно. Местная достопримечательность. Прямо как я.

Неудивительно, что Лидия явилась мне здесь, в этой комнате, расшитой, как нарядная салфетка на черной скатерти города. Где красивая девушка с косами словно напоминает мне: все предрешено.

* * *

Три часа назад я запросто могла погибнуть на шоссе I-45 между Хантсвиллом и Корсиканой. Какая ирония судьбы: чудом уцелевшая жертва серийного убийцы гибнет при столкновении с фурой, перевозившей сладкую выпечку. Дальнобойщик, ехавший по шоссе в ста футах впереди, не справился с управлением, и машину занесло. Будь заносы олимпийским видом спорта, он бы точно взял золото. В те шесть секунд, когда на нас неслось изображение огромного пончика, присыпанного розовым конфетти, у меня в голове стучалась одна мысль: неужели это конец?!

Но нет, не конец. Заодно я полностью пересмотрела свои взгляды на «БМВ». Их владельцы не зря чувствуют себя королями на дорогах.

Лукас встречает меня на пороге – хорошо, потому что я забыла новый пароль, установленный по его настоянию, и плохо, потому что Билл еще не уехал: ждет, пока я войду в дом. Оборачиваюсь, чтобы ему помахать, а он уже выезжает на улицу. Надеюсь, он поверил, что я не сплю с Лукасом.

Завтрак в отеле получился неловкий. Билл сидел напротив меня за весьма торжественным столом с хрустальными вазочками и серебряными приборами; миссис Мансон рассказывала, что тонкая резьба на буфете – дело рук местных заключенных. Перед кулинарным шедевром, приготовленным дочерью миссис Мансон (печеным голландским блинчиком с веером из свежей клубники и сахарной пудры наверху), устоять оказалось невозможно.

Наверное, Билл расстроился, что я ушла в свой номер. Всю дорогу до дома мы оба напряженно ждали, когда другой заговорит о тридцати минутах нашей ночной близости. Такое чувство, что это был сон, навеянный самим домом, вдруг заскучавшим по прежней насыщенной и шумной жизни: когда-то люди сочетались браком на его лужайке, рожали детей в его кроватях, лежали в гробах в гостиной на первом этаже. Я до сих пор чувствую руки Билла на своей коже.

После того как мы чудом избежали аварии, тишина стала еще более гнетущей. Билл словно устал спасать жизни.

Я настолько увлеклась девичьими романтическими переживаниями и ощущением, будто моя одежда пропахла смертью, что не сразу замечаю странное лицо Лукаса.

– С возвращением, – говорит он и стягивает с моих плеч рюкзак.

Я вхожу в гостиную. Лукас чем-то не на шутку обеспокоен.

– Что случилось?

– Кто-то слил в прессу твое… подозрение, что убийца Чернооких Сюзанн все эти годы сажал для тебя рудбекии. Псевдоэксперты по телику уже начали болтать о твоем психическом здоровье. В Сети гуляет размытая фотография: женщина с лопатой стоит возле старого викторианского дома, где ты раньше жила. Пишут, что это ты. То есть это действительно ты, но лицо плохо видно.