Янтарные цветы - [73]

– Вам и так было тяжко – я не хотел умножать ваши мучения. – Голос Террела возвращает меня к реальности. – Вид у меня всегда был жуткий.

Надзиратель трясет решетку за спиной Террела.

– Пора! Сегодня рано закрываемся.

– Точно. Будет казнь, – непринужденно отмечает Террел. – В камере смертников всегда муторно, когда кого-нибудь казнят. За этот месяц уже второго порешат. – Террел встает, продолжая говорить в трубку. – Вы большая молодчина, Тесси. Очень храбрая. Я знаю, вас мучает совесть. Помните мои слова: не изводите себя, когда я умру.

Внутри все сжимается от страха. Это все. Конец.

Слова выплескиваются наружу бурным потоком:

– Я снова дам показания, если вам назначат повторное слушание! Билл превосходный адвокат. Он действительно верит, что… у вас есть надежда. Особенно теперь, когда пришли результаты экспертизы рыжего волоса… Он не мой, разумеется!.. – Я убираю за ухо выбившуюся медную прядь.

Террел все это прекрасно знает. Билл только что провел с ним час. Он неподалеку – заканчивает текст заявки на «хабеас корпус». Все остальные ходатайства и просьбы о пересмотре дела суд отклонил.

– Ага, Билли – славный парень. Никогда не встречал более добродетельного, божьего человека, который бы при этом не верил в Бога. Но я не теряю надежды его обратить. Время есть. – Террел подмигивает. – Берегите себя, Тесси. Не мучьтесь.

Он вешает трубку.

Я прилипла к пластиковому стулу. Щелчок в трубке словно решает наши судьбы. Судьбу Террела. И мою.

Он наклоняется и проводит пальцем по стеклу – а на самом деле, по моему шраму. Щека тут же начинает пульсировать. И Сюзанна шепчет мне на ухо: «Он слишком хороший, слишком добренький».

Его губы шевелятся. Я в панике: через стекло ничего не слышно!

Он повторяет, тщательно артикулируя каждый звук:

«Вы знаете, кто это сделал».

Билл не хотел брать меня с собой; я настояла. Мы находимся всего в нескольких сотнях ярдов от печально известного здания для исполнения смертных приговоров, где сегодня должны казнить человека, – так называемых Стен. Такое впечатление, что эта величественная старинная постройка вот-вот развалится. Уже больше века Стены становятся свидетелем смертных казней: через повешение, электрический стул, расстрел или инъекцию.

Рядом стоит обыкновенный жилой дом с аккуратно прикрытым грилем на крылечке. По другую сторону – церковь.

Террел сейчас лежит на койке в своей камере (тюрьма расположена в нескольких милях отсюда). Скоро он отложит книгу. Билл говорит, что заключенные первыми узнают о свершившейся казни – даже если тюрьма закрыта и электричество выключено.

В ответ на мой недоуменный вопрос – «Откуда?» – Билл только пожимает плечами. У смертников свои каналы связи.

На мою куртку обрушиваются крошечные ледяные иглы. Я натягиваю на голову капюшон. Внутрь нас не пустят. Мы просто зеваки.

В могиле мне доводилось вдыхать пыль и вонь разложения, но здесь дышать гораздо тяжелее, словно Стены извергают смерть, выплевывают клубы горя и несчастья, надежды и полной безысходности. Именно надежда заставляет коктейль шипеть и пузыриться. Смогу ли я когда-нибудь убежать от этого ядовитого облака? И где оно заканчивается? В двух кварталах от Стен? В миле? Если посмотреть из космоса, не покажется ли, что облако накрыло весь город?

Хантсвилл – мифический городок, который я представляла себе совершенно иначе. В моем воображении Хантсвилл был сплошной комнатой ужасов. Эдакий бетонный барак посреди небытия, куда власти Техаса ссылают то, что надо предать смерти и забыть. Где творится такое, что ни один нормальный человек не захочет увидеть воочию – максимум на большом экране и с Томом Хэнксом в главной роли.

Так говорил нам папа Лидии, большой ценитель Тома Хэнкса и мстительной философии «Второзакония».

Меня жестоко дезинформировали. Хантсвилл – не просто какая-нибудь тюрьма в богом забытой глуши, а целых семь тюрем. «Душегубка», которая высится перед нами в лучах заходящего солнца, расположена вовсе не в глуши. Это стопятидесятилетнее здание из красного кирпича с часовой башней, только время тут в прямом смысле слова остановилось. Оно находится в двух кварталах от причудливого старинного здания суда, в центре города. Люди едят стейки, жареного цыпленка и клубничные пирожные в лучшем местном ресторанчике, из окон которого открывается вид на Стены.

Полицейские деловито оцепляют вход в тюрьму желтой лентой. Мы находимся на расстоянии крика от безоконной стены здания, где будет происходить казнь.

Я пытаюсь не подать виду, как меня коробит их непринужденная деловитость. С самого начала коробила, когда Билл запросто припарковался у Стен и спросил охранника на крыше, можно ли бросить здесь машину. «Конечно», – ответил тот, словно мы возле школьного стадиона остановились.

Близкие человека, которого сегодня казнят, и родственники жертвы послушно занимают места в противоположных концах здания. Их разделяет четыреста футов – борцы на ринге, которым не суждено встретиться.

Так цивилизованно. Так нецивилизованно. Так запросто.

Несколько техасских рейнджеров праздно наблюдают за собирающейся толпой. Они явно не ждут ни от кого неприятностей. Телевизионщики от двух испанских каналов готовятся к репортажам в прямом эфире, а вся остальная пресса собралась в ярко освещенном здании напротив тюрьмы. Две или три мексиканки стоят на коленях возле увеличенного портрета приговоренного и что-то поют. Львиная доля тех, кто пришел выступить за отмену смертной казни, – мексиканцы. Остальные – белые, пожилые, тихие люди.