Янтарные цветы - [41]

Какой неприятный поворот. Сердце снова под вопросом.

– Я сказала, что отдам ему тушу оленя, если он даст мне свой ножик. Он дал, а я взяла и вырезала сердце.

Сказка братьев Гримм в оклахомском стиле. Я чувствую тошноту и облегчение одновременно.

– А эти дальнобойщики… они знали, что вы криминалист? – вставляю я. – Знали, зачем вам нужно сердце?

А сами-то вы знали, зачем вам сердце?

– Не помню, если честно. Им очень хотелось свежей оленины.

– И вы… забрали сердце, отнесли в бабушкину машину и положили… куда?

– В автомобильный холодильник.

– А потом привезли его на праздник? – Я не стала спрашивать, пришлось ли тыквенному пирогу и взбитым сливкам потесниться.

– Тетя, конечно, очень испугалась, когда увидела помятый бампер и брызги крови на моей одежде. Мы потом так хохотали – есть что вспомнить.

Мне не дает покоя еще кое-что.

– Как вы собирались убить оленя?

– Понятия не имею. Да хоть шнурками задушить – лишь бы не мучился больше.

Вот эту Джо я знаю. А другую – нет.

Раздается стук в дверь, и в кабинет заглядывает студентка.

– Доктор Джо, полицейские приехали, я их отвела в конференц-зал. Семья тоже поднимается. Билл позвонил сказать, что семья Штайн официально отказала ему в присутствии, но они просили передать, что взяли с собой экстрасенса.

Услышанное как будто нимало не смущает Джо. В конце концов, встретив трех дальнобойщиков на глухой оклахомской дороге, один из которых был вооружен острым ножом, она первым делом подумала о том, как бы ей вырезать оленье сердце.

– Готовы? – спрашивает меня Джо.

Два следователя, брат-полицейский, мать и экстрасенс – все молча сидят вокруг конференц-стола в тесной комнатушке (кошмар клаустрофоба), которую украшают лишь кофеварка, упаковка одноразовых стаканчиков и пачка бумажных салфеток. Все это стоит, никем не тронутое, посреди стола. От запаха свежей краски сразу начинает щипать горло. Если не считать брата (трогательно юного, в полном полицейском обмундировании), я бы ни за что не разобралась, кто есть кто. Никаких заплаканных глаз, хрустальных шаров или просторных льняных рубах.

Мужчина в джинсах и галстуке мгновенно встает и пожимает руку Джо, то же самое делает пожилая женщина лет пятидесяти с добрым материнским лицом. Следователь № 1 и Следователь № 2.

Я переключаю внимание на даму, которая сидит напротив меня, и та сразу же накрывает ладонями мои руки. Ее волосы стоят колом от лака; вытравленные добела пряди ничуть ей не к лицу. Глаза – прозрачные, небесно-голубые. В жизни таких не видела. По нахмуренным бровям Следователя № 2 я понимаю, что это вовсе не Рейчел Штайн.

– Мэм, вас попросили не принимать участия в беседе, пока к вам не обратятся напрямую. Мы позволили вам присутствовать исключительно из уважения к семье.

Она неохотно отнимает руки и подмигивает мне – как будто мы в одной команде. Сразу становится противно. Я хочу забрать то, что она якобы взяла своими влажными ясновидящими лапами.

Следователь продолжает монотонно представлять собравшихся, а мой взгляд уже прикован к матери Ханны – бледной женщине с заостренными чертами лица, лет шестидесяти. Джо мне как-то говорила, что она работает учителем английского. Сразу видно: с ней шутки плохи. Вот только она зачем-то привела с собой экстрасенса.

На долю секунды наши взгляды пересекаются, и я замечаю в ее глазах безотчетный ужас; как будто я – потусторонняя тварь, только что выползшая из могилы ее дочери.

Штайны уже встретились сегодня с коронером и получили официальное уведомление об обнаружении останков. Задача Джо – убедить их, что ошибки быть не может. Она проводит короткий ликбез по митохондриальной ДНК и рассказывает о кропотливом труде лаборантов. На все про все уходит десять минут.

– Миссис Штайн, хочу вас заверить, что с останками вашей дочери обращались крайне бережно, – наконец заключает Джо. – Примите, пожалуйста, мои соболезнования.

– Спасибо. Мы очень благодарны вам за труд. Я не сомневаюсь, что это действительно Ханна. – Мать смотрит только на полицейских и Джо, старательно отводя взгляд от меня.

– Тесса, – заговаривает Следователь № 2 (я слышала ее имя, но не запомнила), – можно вас так называть?

– Конечно, – хрипло отвечаю я и откашливаюсь.

– Поскольку в прессе упоминаются некоторые… сомнения… по поводу справедливости приговора, Штайны хотели бы показать вам фотографию одного человека, который проявлял интерес к их дочери. В то время он был подозреваемым по делу, но его больше нет в живых, поэтому вам совершенно нечего бояться. Родственники просто надеются обрести покой. Никто не намерен отправлять на казнь невиновного.

Она говорит беззлобно, однако кто знает, что творится у нее в голове?

Мне вдруг нестерпимо хочется увидеть Билла. Пусть снова сожмет мою руку…

– Хорошо.

– Вы напоминаете мне дочь, – вдруг произносит миссис Штайн. – Не рыжими волосами, разумеется. В вас чувствуется такой же… свободный дух.

Следователь кладет передо мной две фотографии. К ним тут же наклоняется брат, до сих пор хранивший невозмутимое молчание. Меня осеняет: его даже не было на свете, когда исчезла Ханна. Его родили взамен.

– Он был ужасным человеком, – с надломом произносит миссис Штайн. На столе передо мной плывут двенадцать мужчин. Лысых, белокожих, среднего возраста.