Янтарные цветы - [30]

Дедушка как-то говорил, что Господь нарочно разбросал детали мозаики в самых неподходящих местах, чтобы мы не сидели без дела, и в самых подходящих – чтобы мы не забывали о его существовании. Помню, в тот день мы с дедом попали в отдаленный уголок Биг-Бенда, похожий на диковинную луну.

Лицо доктора Джайлс я бы сравнила с этим великолепным лунным пейзажем. Бархатная коричневая кожа с огромными мерцающими озерами глаз. Нос, губы, скулы – словно выточены талантливейшим ангелом. Она знает, что красива, и не увлекается украшениями. Стрижка боб, простой синий костюм с юбкой до колена, в ушах – золотые цепочки с жемчужинами на концах. Жемчужины пускаются в веселый танец всякий раз, когда она поворачивает голову. Думаю, ей под семьдесят.

Ее кабинет, однако, напоминает добродушного дядюшку, который носит гавайские рубашки и в любой момент может выудить из кармана помятый «твинки». Стены цвета яичного желтка. Красный велюровый диван, в углу вместо подушки – плюшевый слоненок. Два удобных кресла в клеточку. Низкие книжные полки, на которых царит буйство красок («Гарри Поттер», «Лемони Сникет», куклы «Американ герл» всех национальностей, пластмассовые инструменты, грузовики, мистер и миссис Картофельная Голова). Поднос с фломастерами и восковыми мелками. На детском столе – «мак». Дверь холодильника испещрена неумелыми каракулями. Рядом стоит корзинка с запретными полиненасыщенными вкуснятинами – да, и ни одной строгой мамы в поле зрения.

Я невольно впиваюсь взглядом в репродукции на стенах. Это не бездушные абстракции, какими обычно украшают врачебные кабинеты, а волшебные музыкальные звери Шагала – и его невероятный синий цвет. Паровоз Магритта, выезжающий из камина, огромное зеленое яблоко и господа в котелках, парящие в небе, словно Мэри Поппинс.

В точку, думаю я. Что может быть сюрреалистичнее детства?

– Мой обычный клиент – несколько моложе, – с улыбкой говорит доктор Джайлс. Она неправильно истолковала мой блуждающий взгляд – я ищу свои собственные мрачные работы. Нервная система бунтует. Ладошки у меня наверняка мокрее, чем у пятилетки, которая только что выскочила из кабинета с капающим зеленым мороженым на палочке.

– Вряд ли мы сможем оправдать ожидания Вильяма, как считаете?

Доктор Джайлс садится на другой конец дивана, и подол синей юбки слегка ползет вверх.

Она ведет себя непринужденно. Раскованно.

Или это такой ход? Отработанный прием?

– Вильям всегда ставил перед собой почти недостижимые цели, даже в детстве, – продолжает доктор Джайлс. – А мои цели, чем старше я становлюсь – и чем больше ужасов вижу, – становятся все менее четкими. Более гибкими. Я стала терпимее – надеюсь, это признак мудрости, а не усталости.

– Однако же он привел меня к вам, – говорю я. – И даже назначил крайний срок.

– Однако же он привел вас ко мне. – Доктор Джайлс вновь улыбается. Я представляю, как легко ее улыбка растапливает лед детских сердец. Но я уже давно не ребенок.

– То есть вы предлагаете не пересматривать рисунки?

– Вы мне сами скажите – они нам нужны? Вильям расстроится, но я уверена на сто процентов, что среди волн мы имя убийцы не увидим. Так ведь?

– Так. – Я откашливаюсь.

Тогда, в 95-м, я вовсе не была в этом уверена. Как только ко мне вернулось зрение, я внимательно изучила каждый мазок кисти, каждый завиток – просто на всякий случай. «Мало ли на что способно наше подсознание?» – не без пафоса спросила тогда Лидия.

– Я считаю, что рисунки людей, перенесших подобную травму, часто истолковываются неправильно. – Доктор Джайлс убирает из-за спины плюшевого слона, который мешает ей откинуться на спинку дивана. – Много значения придают выбору цвета, движениям руки. Но ребенок может нарисовать кроваво-красную картину просто потому, что это его любимый цвет! И потом, на рисунок выплескиваются только сиюминутные чувства и переживания. Порой мы все ненавидим своих родителей, правда? Страшное изображение отца вовсе не означает, что он мучитель и насильник. Я бы никогда не сделала такого вывода. Поэтому технику терапевтического рисунка я использую только для того, чтобы дети могли выплеснуть свои эмоции, не вариться в них. Выразить наболевшее словами гораздо, гораздо труднее. Впрочем, что я вам говорю, вы это знаете лучше меня.

– Доктор Джайлс…

– Пожалуйста – Нэнси.

– Хорошо, Нэнси. Не хочу показаться грубой… но почему вы решили помочь Биллу? Раз сами признаете, что говорить нам не о чем.

Знает ли она, что больше половины рисунков – подделка? Сказать ей – или не надо?

Леденящая душу, отстраненная лекция Джо о человеческих останках, это чертово сердце в стеклянном ящике, розовый слон, который слышал бог знает сколько страшных и правдивых историй о людских пороках – пожалуй, на сегодня мне хватит общения с реальным миром.

Через полтора часа я буду сидеть на трибунах и болеть за Чарли – в окружении таких же уставших и орущих во все горло мам. И главное, что меня будет волновать, – не надвигающийся Армагеддон на Ближнем Востоке, не судьба ста пятидесяти миллионов сирот, не таяние ледников и не отмена смертной казни в штате Техас.

Меня будет волновать лишь одно: коснется ли мяч земли.