Янтарная сакма - [4]
Если бы не эмир тробзонский (вот уж где тать[10] — из всех татей тать!)... И таких там нынче столько, что вор на воре сидит и вором погоняет. А ведь ещё и при татарской чуме, батыевом отродье, для русских купцов весь путь по берегам Каспийского моря был открыт, как ворота собственного дома! Давай, заходи! Заходи и двигай в любую сторону — хоть в Индию, хоть в Китай, а хошь, так в Египет! Только в Египте нынче брать нечего, там арабы всё прибрали... весь Восток под себя прибрали именем Магомеда... Да, меняется мир, чего уж там... Как тут не поменяться после татарского двухсотлетнего погрому? Всё в мире татарвой и законами ихними пропахло. Даже души людские. Вот тут тоже вроде родные, русские, псковские купцы — да и те пристали: «Тетрадь да тетрадь им подай»... А может, это мне всё только мнится, а? Может, лежу я в трабзонском зиндане на каменной земле в глубоченной яме, и лезет мне в голову бред, будто от белого вина...
— Афанасий, эй, Афанасий! — Бусыга осторожно потряс купца за плечо. — Сейчас со старого хутора мальчонка прибегал. Ведут к тебе православного попа...
Проня Смолянов было поднёс баклажку с водкой к губам Афанасия. Тот глотнул, но вино потекло назад.
— Всё, браты, отпился я...
— А ты, это, Афанасий, — засуетился Проня. — Пока время есть, хоть в трёх словах опиши нам, как в ту Индию идти да что везти, а?
— Как идти? А хоть как, только не моим путём, браты.
— А каким тогда путём?
— Уголь дай.
Бусыга Колодин тут же вынул из зева остывшей русской печи уголёк, подал Афанасию Никитину. Афанасий стал рисовать углём на давно не беленной стене хаты.
— Вот видишь между гор проход? Это Уральские горы, и проход через них всем известен, называется он Челяба. Через тот проход к нам татары раньше ездили, как к себе домой. Да и все вообще — кто через Китай, да через Алтай — к нам ехали только здесь. А Югом Урала, по реке Яик, ехать нынче совсем нельзя. Там нонче пограбёжные заставы стоят. То ли кумыцкие, то ли калмыцкие... — Афанасий к неумелым треугольникам Уральских гор нарисовал поперёк тоже почти детские треугольники Алтайских гор. — Вот Алтай. Тоже горная страна. По Алтаю пойдёшь, упрёшься в реку Ишим. Она на север течёт, а ты спускайся по ней на юг, против течения. И будет там место названием Атабасар. Там сбиваются караваны со всех концов Азии, чтобы в Китай идти.
Вот с имя, с теми караванами, бестрепетно пройдёшь к озеру Нор Зайсан. Там ещё не Китай, но уже близко. Возле озера караваны расходятся в разные стороны... Кто в Индию — это рисуй как бы наверх и пиши «Индия», кто в Бирму — это по правую руку путь, а кто и на острова за Индией. На островах там, конечно, рай, но попасть туда невозможно. Не пускают белых людей на острова... Этот путь мне добром нарисовал один арабский купец. Вместе в тробзонском зиндане перемогались...
Бусыга Колодин на твёрдый бумажный лист быстро срисовывал то, что появлялось на стене, даже названия писал. Писал и рисовал быстро — письму, видать, не даром был обучен, а за хорошие деньги.
— Ты, Афанасий, этим путём не ходил. Ты вроде как бредишь, а? — встрял в горячую прерывистую речь Афанасия Проня Смолянов. — Ты же вроде кораблём плыл, через арабское Красное море, да сразу в Индийский океан, да сразу в Индию. А нас посылаешь посуху, да вон ведь в какую даль...
— Мой путь по морю надо до времени забыть, браты. Я на том пути три раза все деньги терял и пять раз с жизнью прощался. Вот он теперь какой морской путь. Понял?
— А чего нам везти, — не успокаивался Проня, — в те Индии через тот Китай?
Дверь в хату разом распахнулась. На пороге стоял дряхлый старик в замызганной донельзя рясе. В руках он, наподобие щита, держал Требник — затрёпанную книгу со стёртым рисунком креста. Позади попа высился, загородивши дверь, литвинский сотник.
— Ну, давайте скорее творите причастие да поедем! Князь Смоленский ждёт! Не то сам сюда нагрянет, тогда вам тут всем не до попов станется. Одна только исповедь из вас полезет!
— Не шуми, суена корова! — круто взял на горло Бусыга. — Договор есть между смоленским и московским князем — купцов не трогать!
— А будто я вас трону! Сабли вас тронут, а я тут при чём?
— Эх ты, а ещё русский! — прокряхтел со скамейки Афанасий Никитин. — Не стыдно ли?
— А жить-то надо! Вон ты хоть и хожалый, да, кажись, ещё и купец, а тоже, поди, жить хочешь?
Бусыга не вынес наглости, налёг на дверь в хату, вытолкал сотника наружу:
— Пошёл, нехристь папёжский![11] Иди, ксендзу жалуйся!
Поп, которого привезли из старого хутора, сам, видать, стоял одной ногой в холодной домовине[12]. Его пошатывало. Проня Смолянов обмыл горлышко той баклаги, откуда пил Афанасий Никитин, да обтёр его рукавом, поднёс баклагу попу:
— Давай, глотни! Живее станешь!
Поп не отказался, глотнул. Почмокал беззубым ртом, ещё глотнул. Три раза. Сунул ополовиненную баклагу в широкий карман под нутром своей рясы, выпростал наружу натуральный православный крест литого серебра и заговорил чисто, намоленным голосом:
— Причащается раб Божий... Как тебя зовут, странник?
— Погоди, остановил попа Проня. — Мы тут про наши дела не договорили ещё. Стань к окошку, бормочи туда свои молитвы. Чтобы сотник слышал. А мы ещё пошепчемся...
XVI век. Время правления Ивана Грозного в России и Елизаветы II в Англии – двух самодержцев, прославившихся стремлением к укреплению государственности и завоеванию внешних территорий.На Западе против русского царя зреет заговор. К Ивану Грозному прибывает английский посол, капитан Ричардсон. Причем едет он якобы с Севера, обогнув Скандинавские страны и потерпев кораблекрушение в Белом море. Однако в действительности целью путешествия Ричардсона было исследование проходов к Обской губе, через которую, поднявшись по Оби и Иртышу, английские негоцианты собирались проложить путь в Китай, а в перспективе – отнять у Московии Сибирь.
В канун 1797 года офицер фельдъегерского полка Её Императорского Величества Екатерины Второй поручик Александр Егоров по воле злого случая стал дезертиром. Сбежал в Америку, где, опять же волей злого случая, пересидел русско-персидскую войну, войну с Наполеоном. А злым случаем был огромный камень изумруд, каковой по милости сильных мира сего перемещался по странам и континентам. Русский офицер Александр Егоров чувствовал за собой великую вину за невольное дезертирство ради камня зелёного цвета и дал себе слово свою вину перед Родиной искупить.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Иван Данилович Калита (1288–1340) – второй сын московского князя Даниила Александровича. Прозвище «Калита» получил за свое богатство (калита – старинное русское название денежной сумки, носимой на поясе). Иван I усилил московско-ордынское влияние на ряд земель севера Руси (Тверь, Псков, Новгород и др.), некоторые историки называют его первым «собирателем русских земель», но!.. Есть и другая версия событий, связанных с правлением Ивана Калиты и подтвержденных рядом исторических источников.Об этих удивительных, порой жестоких и неоднозначных событиях рассказывает новый роман известного писателя Юрия Торубарова.
Книга посвящена главному событию всемирной истории — пришествию Иисуса Христа, возникновению христианства, гонениям на первых учеников Спасителя.Перенося читателя к началу нашей эры, произведения Т. Гедберга, М. Корелли и Ф. Фаррара показывают Римскую империю и Иудею, в недрах которых зарождалось новое учение, изменившее судьбы мира.
1920-е годы, начало НЭПа. В родное село, расположенное недалеко от Череповца, возвращается Иван Николаев — человек с богатой биографией. Успел он побыть и офицером русской армии во время войны с германцами, и красным командиром в Гражданскую, и послужить в транспортной Чека. Давно он не появлялся дома, но даже не представлял, насколько всё на селе изменилось. Люди живут в нищете, гонят самогон из гнилой картошки, прячут трофейное оружие, оставшееся после двух войн, а в редкие часы досуга ругают советскую власть, которая только и умеет, что закрывать церкви и переименовывать улицы.
Древний Рим славился разнообразными зрелищами. «Хлеба и зрелищ!» — таков лозунг римских граждан, как плебеев, так и аристократов, а одним из главных развлечений стали схватки гладиаторов. Смерть была возведена в ранг высокого искусства; кровь, щедро орошавшая арену, служила острой приправой для тусклой обыденности. Именно на этой арене дева-воительница по имени Сагарис, выросшая в причерноморской степи и оказавшаяся в плену, вынуждена была сражаться наравне с мужчинами-гладиаторами. В сложной судьбе Сагарис тесно переплелись бои с римскими легионерами, рабство, восстание рабов, предательство, интриги, коварство и, наконец, любовь. Эту книгу дополняет другой роман Виталия Гладкого — «Путь к трону», где судьба главного героя, скифа по имени Савмак, тоже связана с ареной, но не гладиаторской, а с ареной гипподрома.