Янтарь в болоте - [89]

Она и хотела, и страшилась глянуть на Олега, так что стояла, потупившись, и нервно мяла в пальцах ткань сарафана. Зато взгляд лежащего перед столом пса поймала, и столько в карих глазах почудилось обиды и укора, что пришлось и от собаки отвернуться. И вообще хотелось бы зажмуриться, но этого алатырница себе не позволила.

А воевода тоже промолчал – хотел ли возразить, нет ли, а заговорившего князя перебивать не стал.

– Ну и то ладно. Что с твоим добрым именем делать – это вон пусть Вьюжин решает. Он как раз собирался объяснить перед вашим приходом, как в нашем дворце такие чудеса случаются с будто бы охраняемым человеком, которому опасность грозит, послушайте и вы. Да ты садись, княгиня, в ногах правды нет.

Алексей Петрович взял ее за локоть, подвел к столу, усадил поодаль от воеводы. Сам соседний стул занял. Явно намеренно, стараясь держать их двоих подальше друг от друга.

– А все просто, княже. Дворечника это проделки. Не самовольные, конечно, девица одна злобная княгине гадости устраивает, а при ней подружка есть – красный янтарь. Павлина, дочь боярина Самохвалова. О ней не тревожься, я найду, какое ей дело придумать для пользы Белогорья и без вреда девичьей чести, чтобы не тратила силы на всяческие глупости. И с отцом ее договорюсь.

Алёна удивленно глянула на Вьюжина, но тут же опять опустила взгляд. Сложно было поверить даже не в то, что Павлина сумела уговорить дворцовых домовых, которыми наверняка управлял красный янтарь куда более сильный и опытный, нежели эта девушка, сколько в то, что она опять попыталась сделать дурное. Неужели ее как-то принудить сумели? Угрозами?..

– Твой прокол-то, Вьюжин. Кто у нас за охрану отвечает?

– А вот как раз потому, что алатырники, которые с дворцовой нечистью управляются, мне не подвластны, такое и случилось. Ты мне что, княже, давеча заявлял? Что Сухов свое дело знает, и нечего мне к нему лезть, дескать, и так мне власти слишком много дано.

– Ну не ной, не ной, Алексей Петрович, как младенец! – ворчливо перебил его Ярослав. – Не прав я был, признаю. Власти много, так у тебя и порядок всегда, так что не ворчи, отдам я тебе Сухова в подчинение вместе со всей его малой дружиной. Но только ежели выяснится, что это твои происки специально ради того…

– Ты уж совсем чудовище из меня не делай, – отозвался боярин уже безо всякого недовольства в голосе.

– Из тебя и делать ничего не надо, – отмахнулся князь. – Только все приказы, что будешь ему отдавать, через меня пусть проходят по первости, пока не привыкнет. Знаешь же, Сухов гордый и упрямый и тебя недолюбливает. А с этим делом ты, надеюсь, разберешься вскорости, как обещал. И с девками дурными, и с убийцей Краснова уже наконец.

– Думаю, не позднее завтрашнего дня все прояснится.

– Я услышал. Ступайте, на том и закончим.

– Доброй ночи, княже!

Голос Вьюжина прозвучал словно бы с насмешкой, но Алёна бы не поручилась в этом. Сама девушка поднялась следом за ним, вразнобой с воеводой невнятно попрощалась и вышла за боярином. Последним шагнул Олег, окликнул за порогом:

– Алексей Петрович, разговор есть.

– Утром, воевода, – отмахнулся тот. – До утра ровным счетом ничего не изменится ни в твоем деле, ни в моих ответах, так что обожди. Заодно, мой тебе совет, хорошенько обдумай то, о чем со мной говорить хочешь.

Даже не поднимая на него взгляда, Алёна знала, что Вьюжин добродушно улыбается, а глаза при том холодные, как у снулой рыбины.

Олег сначала вознамерился настоять, но запнулся взглядом об отводящую глаза алатырницу – и смолчал.

– Пойдемте, Алёна Ивановна, я провожу вас до покоев, – продолжил боярин тем временем, и девушка лишь покорно кивнула.

– Алексей Петрович… – начала она робко через несколько шагов.

Но Вьюжин вдруг перебил и заговорил безо всякого повода резко, так, как начал наставлять ее при недавнем разговоре наедине:

– Прекратите, княгиня, все решено. Светлов – достойный мужчина, и муж из него выйдет хороший, и князь. С землями и прочим он управится легко, и вас не обидит, будьте уверены. А чувства, про которые так любят рассуждать юные девицы вроде вас, дело наживное. Народ говорит, стерпится – слюбится, а народ – он мудрый. А нынешнее ваше чувство, которое вы так гордо любовью величаете, как справедливо сказал его светлость, – это просто глупое увлечение юности, одно из многих. И плакать тоже довольно, вы же княгиня, в конце-то концов!

Слушая это, Алёна поначалу тревожно поглядывала на Вьюжина, удивляясь, зачем он столь откровенно лжет, а потом наконец сообразила, что сказано это не для нее, а для тех, кто уши грел в едва заметно приоткрытых комнатах, темных закутках или бесхитростно в коридоре. За время недолгого пути и короткой прочувствованной отповеди алатырница насчитала пяток таких наблюдателей и даже немного развеселилась и отвлеклась, уж очень все это походило на игру.

Вьюжин проводил ее до покоев, зашел, осмотрелся и вышел, ничего не объяснив и не сказав об отсутствии Степаниды, и Алёна осталась один на один со своими мыслями – сумбурными, беспокойными.

Больше всего тяготила невозможность объясниться с воеводой. Взглянуть бы ему в глаза, услышать правду – любую, лишь бы не маяться здесь от тоски и неведения. Не думать, не грезить о несбывшемся, не жалеть, что им не дали и часа наедине.