Янки при дворе короля Артура - [9]

Всѣ были крайне смущены тѣмъ, что мое платье заколдовано и тогда только нѣсколько успокоились, когда Мерлэнъ предложилъ имъ самую обыкновенную вещь. Онъ спросилъ, почему они были такъ глупы, что не догадались снять съ меня этой одежды. Менѣе чѣмъ въ одну минуту я былъ раздѣтъ до нага. Ахъ, Боже мой, Боже мой! я не могу вспомнить объ этомъ: я былъ единственнымъ смущеннымъ лицомъ изъ всѣхъ присутствовавшихъ. Меня оспаривали другъ у друга; все это дѣлалось такъ просто и естественно, точно я былъ какой-нибудь кочанъ капусты. Королева Геневера такъ же простодушно интересовалась мною, какъ и всѣ прочіе, она даже выразилась, что еще никогда не видѣла такихъ ногъ, какъ у меня. Это былъ единственный комплиментъ по моему адресу, если только это можно назвать комплиментомъ.

Наконецъ, меня увели въ одну сторону, а мое несчастное платье унесли въ другую. Меня втолкнули въ темную и крошечную каморку въ башнѣ;- дали какіе-то жалкіе остатки кушанья вмѣсто обѣда, клочекъ соломы вмѣсто постели, наконецъ, моимъ обществомъ тутъ было безчисленное множество крысъ.

ГЛАВА V. Вдохновеніе.

Я былъ утомленъ до такой степени, что даже страхъ за свою судьбу не могъ меня удержать отъ сна.

Когда я проснулся и пришелъ въ себя, то мнѣ казалось, что я спалъ очень долго. Моею первою мыслью было: «хорошо, что я проснулся раньше, чѣмъ меня успѣли повѣсить, утопить, сжечь, или что-либо въ этомъ родѣ… Что за удивительный это былъ сонъ! Я еще подремлю немного до зари, а потомъ отправлюсь на оружейный заводъ и тогда раздѣлаюсь съ Геркулесомъ.

Но вдругъ послышалась ужасная музыка цѣпей и болтовъ, моя каморка озарилась свѣтомъ и этотъ мотылекъ, Кларенсъ, стоялъ передо мною! Я съ изумленіемъ посмотрѣлъ на него; у меня даже захватило дыханіе.

— Какъ! — воскликнулъ я, — вы здѣсь? Убирайтесь съ остаткомъ моего сна!

Но онъ только засмѣялся, и кажется, намѣренъ былъ шутитъ надъ моимъ грустнымъ положеніемъ.

— Скажи мнѣ, - началъ онъ, — про какой сонъ ты говоришь?

— Какъ какой сонъ? Тотъ сонъ, что я нахожусь при дворѣ Артура и являюсь лицомъ, которое никогда не существовало; затѣмъ то, что я говорилъ съ вами, и все это не болѣе, какъ игра воображенія.

— Ого, вотъ оно что! А скажи мнѣ на милость, развѣ ты считаешь сномъ и то, что тебя завтра сожгутъ? Отвѣть-ка мнѣ на это?

Его слова были для меня ужаснымъ ударомъ. Я сталъ думать о томъ, что сонъ это или нѣтъ, а все-же мое положеніе было крайне серьезное; такъ какъ я зналъ по своимъ минувшимъ опытамъ, что быть сожженнымъ, хотя бы и во снѣ, далеко не шутка и этого необходимо избѣгнуть какими бы то ни было средствами, а ихъ я долженъ придумать. Поэтому я сказалъ умоляющимъ голосомъ:

— Ахъ, Кларенсъ, милый мальчикъ, мой единственный другъ, вѣдь вы мой другъ, не такъ-ли? Не дайте мнѣ погибнуть, помогите мнѣ убѣжать изъ этого ужаснаго мѣста!

— Убѣжать? Но какъ, милый человѣкъ, можно это сдѣлать? Въ корридорахъ стража и часовые.

— Конечно, конечно! Но сколько ихъ тамъ, Кларенсъ? Надѣюсь, что немного?

— О, нѣтъ, ихъ тамъ много! Нельзя и думать о томъ, чтобы убѣжать! — Затѣмъ послѣ небольшой паузы онъ началъ нерѣшительно, — но тутъ есть другія причины, болѣе вѣскія…

— Что такое? Какія причины?

— Хорошо… они говорятъ… Но, право, я не смѣю сказать… Не смѣю…

— Почему же, мой бѣдняжка? Въ чемъ дѣло? Отчего вы такъ поблѣднѣли? Почему вы дрожите?

— О, дѣйствительно, мнѣ нужно сказать тебѣ… но…

— О, скажите, скажите! Будьте мужчиной, мой хорошій мальчикъ!

Онъ колебался; съ одной стороны, его подстрекало желаніе разсказать мнѣ все, съ другой, его удерживалъ страхъ; затѣмъ онъ подошелъ къ двери и сталъ прислушиваться; потомъ подошелъ близко, близко ко мнѣ, прижалъ губы къ моему уху и сталъ говорить тихимъ шепотомъ свои ужасныя новости съ полнымъ опасеніемъ, чтобы кто-нибудь ихъ не услышалъ, точно за сообщеніе такихъ вещей угрожали смертною казнію.

Мерлэнъ, по своей злобѣ, заколдовалъ эту башню и теперь въ цѣломъ королевствѣ не найдется человѣка, настолько отчаяннаго, который рѣшился бы встрѣтиться съ тобою! Теперь я сказалъ все! Господи, умилосердись надо мною! А ты будь добръ и милостивъ ко мнѣ, бѣдному юношѣ, который желаетъ тебѣ добра; если ты обманешь меня, то я погибъ.

Я засмѣялся самымъ искреннимъ здоровымъ смѣхомъ, какъ давно не смѣялся, и радостно сказалъ:

— Мерлэнъ заколдовалъ! Мерлэнъ, въ самомъ дѣлѣ? Этотъ низкій, старый обманщикъ, этотъ старый корчливый оселъ? Обманъ, чистый обманъ, самый наглый изъ всѣхъ обмановъ въ мірѣ. Почему мнѣ кажется, что изъ всѣхъ этихъ ребяческихъ, глупыхъ, тупоголовыхъ, малодушныхъ суевѣрій, которыя когда-либо… О, проклятый Мерлэнъ!..

Но Кларенсъ не далъ мнѣ кончить, онъ упалъ на колѣни и, казалось, сходилъ съ ума отъ страха.

— О, пощади! Это ужасныя слова! На насъ упадутъ стѣны, если ты будешь продолжать такъ говорить. О, возьми назадъ эти слова, пока еще не поздно!

Теперь это странное сопоставленіе дало мнѣ хорошую мысль, надъ которою слѣдовало подумать. Если всѣ тутъ дѣйствительно такъ испуганы вымышленнымъ волшебствомъ Мерлэна, какъ былъ напуганъ Кларенсъ, то, конечно, человѣкъ болѣе развитой, какимъ, напримѣръ, былъ я, можетъ навести на нихъ еще большій ужасъ, воспользовавшись такимъ положеніемъ дѣлъ. Я задумался надъ этимъ и сталъ вырабатывать въ головѣ планъ дѣйствій. Затѣмъ я сказалъ Кларенсу: