Янки при дворе короля Артура - [8]

ГЛАВА IV. Сэръ Динаданъ Юмористъ.

Мнѣ показалось, что эта причудливая ложь была прекрасно разсказана; но вѣдь я слышалъ разсказъ только одинъ разъ и потому это составляетъ большую разницу; онъ могъ понравиться и другимъ, когда еще былъ свѣжъ, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія.

Сэръ Динаданъ Юмористъ проснулся первый и разбудилъ всѣхъ своей практичной шуткой, которая, однако, не отличалась замысловатостью. Онъ привязалъ металлическій котелокъ къ одной изъ собакъ и спустилъ его такъ, что онъ гремѣлъ по полу; собака стала бѣгать, пугаясь этого звона; къ ней присоединились другія собаки и тутъ произошло такое смятеніе и шумъ, что всѣ придворные проснулись и стали смѣяться до слезъ, глядя на эту потѣху; нѣкоторые даже упали съ своихъ стульевъ и катались по полу, умирая отъ смѣха; словомъ, всѣ они совершенно походили на дѣтей. Серъ Динаданъ, однако, очень гордился своею выдумкою; онъ не переставалъ о ней разсказывать, такъ что утомилъ, вѣроятно, всѣхъ; но ему непремѣнно хотѣлось объяснить всѣмъ, какимъ образомъ зародилась въ его головѣ такая безсмертная идея; онъ все еще продолжалъ смѣяться, когда другіе давно уже умолкли. Наконецъ, онъ помѣстился такъ, что можно было подумать, точно онъ хочетъ говорить рѣчь — дѣйствительно, это была юмористическая рѣчь. Я думаю, что еще никогда не слышалъ столько устарѣлыхъ шутокъ въ теченіе всей моей жизни. Дѣйствительно, мнѣ было очень скучно сидѣть здѣсь, за тринадцать вѣковъ до моего рожденія и слушать всѣ эти глупыя остроты, которыя маводили на меня сонъ, когда я еще былъ мальчишкой тысячу триста лѣтъ спустя послѣ этого. Я убѣдился, что тутъ, въ это время и не можетъ появиться какой-либо новой остроты. Всѣ смѣялись этимъ устарѣлымъ шуткамъ, но вѣдь люди всегда такъ поступаютъ; я замѣчалъ это и нѣсколько столѣтій позднѣе. Но почему же насмѣшникъ — я подразумѣваю подъ этимъ юношу — пажа, — вовсе не смѣялся. Онъ не смѣялся громко, но язвительно издѣвался, такъ какъ имѣлъ привычку насмѣхаться надъ всѣмъ.

Онъ шепталъ мнѣ на ухо, что большая часть остротъ сэра Динадана подгорѣла, а остальная выдохлась. Слово «выдохлась» мнѣ очень понравилось. Я находилъ, что эти шутки и остроты можно отнести къ геологическому періоду. Но мой пажъ разинулъ ротъ, такъ какъ въ то время не имѣли еще ни малѣйшаго понятія о геологіи. Тутъ я замѣтилъ кстати про себя, что какъ много могу способствовать общественному благополучію, если только мнѣ удастся выпутаться изъ этого дѣла.

Но въ это время сэръ Кэй всталъ и началъ разсказывать о томъ, какъ онъ взялъ меня въ плѣнъ. Конечно, мнѣ необходимо ныло выслушать это совершенно серьезно, что я и сдѣлалъ. Сэръ Кэй началъ съ того, что сталъ объяснять, какъ встрѣтилъ меня въ далекой странѣ варваровъ, гдѣ всѣ носили такое же странное одѣяніе, какъ и у меня, — одѣяніе это было дѣломъ волшебства и представляло собою вѣрную защиту противъ нападенія людей. Затѣмъ онъ разсказалъ, какимъ образомъ молитвою онъ уничтожилъ силу волшебства; потомъ, въ продолженіи трехчасовой битвы убилъ моихъ тридцать рыцарей, а меня взялъ въ плѣнъ, но сохранилъ мнѣ жить, чтобы показать такую диковинку королю и всему двору; говоря обо мнѣ, онъ постоянно употреблялъ такого рода выраженія: «этотъ ужасный исполинъ», или «это чудовище, коптящее небо» или этотъ «людоѣдъ, пожирающій человѣческое мясо», всѣ слушали его съ большимъ простодушіемъ, никто даже не улыбнулся, не смотря на то, что было полное разногласіе между этою водянистою статистикою и мною. Кромѣ того, онъ еще разсказалъ, что я, намѣреваясь убѣжать отъ него, вскочилъ однимъ прыжкомъ на высокое дерево, но что онъ прогналъ меня оттуда большимъ камнемъ, который могъ бы раздробить мнѣ всѣ кости и затѣмъ заставилъ меня поклясться, что я явлюсь на судъ ко двору короля Артура. Онъ кончилъ тѣмъ, что осудилъ меня на смерть; казнь должна была состояться 21 числа текущаго мѣсяца: но онъ былъ такъ много озабоченъ этимъ, что прежде, чѣмъ назвать число, остановился и зѣвнулъ.

Въ это время, конечно, я дрожалъ отъ ужаса; дѣйствительно, я былъ въ полномъ разсудкѣ и скорѣе допустилъ бы себя убить, чѣмъ согласиться съ тѣмъ, что въ моей одеждѣ заключалось какое-то волшебство. Это была самая обыкновенная пара платья, за которую я заплатилъ пятнадцать долларовъ въ магазинѣ готовыхъ вещей. Я былъ настолько въ здравомъ умѣ, что даже могъ отмѣтить слѣдующее обстоятельство: многія выраженія, касающіяся этого и исходившія изъ устъ первыхъ дамъ и джентльменовъ въ странѣ, заставили бы покраснѣть всякаго. Даже назвать ихъ слова неделикатными было бы слишкомъ мягкимъ терминомъ для выраженія этой идеи. Сколько разъ я читалъ «Тома Джоиса», «Родерика Рандома» и многія другія книги въ такомъ родѣ и зналъ, что великосвѣтскіе джентльмены и лэди въ Англіи были или очень мало, или вовсе неразборчивы въ своихъ разговорахъ, а, слѣдовательно, и въ нравственномъ отношеніи и въ поведеніи, что являлось результатомъ этихъ разговоровъ; но это измѣнилось къ лучшему за послѣднее столѣтіе: факты доказываютъ, что только въ нашемъ девятнадцатомъ столѣтіи, — говоря въ широкомъ смыслѣ слова, — древніе типы истыхъ лэди и истыхъ джентльменовъ вѣрно описаны въ исторіи Англіи и даже въ исторіи Европы. Представьте себѣ, что если бы сэръ Вальтеръ вмѣсто того, чтобы влагать разговоры въ уста своихъ характеровъ, допустилъ бы, чтобы характеры говорили сами за себя? Тогда говорили бы о Рэчели и о Айвенго и о кроткой лэди Равена такъ, что это смутило бы любого бродягу нашего времени. Однако, для людей, несознающихъ свою неделикатность, всѣ вещи кажутся деликатными. Люди короля Артура даже вовсе и не понимали, что они были неприличны, а у меня было достаточно присутствія духа, чтобы не упоминать объ этомъ.