Янки при дворе короля Артура - [80]

— Хорошо; теперь перемѣнимъ предметъ разговора; мнѣ кажется, что я достаточно доказалъ, что позорные столбы должны быть уничтожены. Потомъ мнѣ кажется, что нѣкоторые изъ нашихъ законовъ далеко неточны. Напримѣръ, если я сдѣлаю такой проступокъ, за который заслуживаю быть выставленнымъ къ позорному столбу и вы знаете, что я это сдѣлалъ, а между тѣмъ молчите и не доносите на меня, то и васъ тогда поставятъ къ позорному столбу, если кто-нибудь донесетъ на васъ.

— Но это будетъ совершенно справедливо, такъ какъ вы должны были донести, — вмѣшался Доулэй;- такъ говоритъ законъ.

Другіе также съ нимъ согласились.

— Хорошо; пусть будетъ такъ, если вы не согласны съ моимъ мнѣніемъ. Но тутъ еще есть одна статья, крайне неудобная. Скажемъ, напримѣръ, что магистратъ назначалъ размѣръ платы мастеровому центъ въ день. Законъ говоритъ, что если какой-нибудь хозяинъ осмѣлится, даже въ виду слишкомъ большого количества работы, заплатить что-нибудь свыше этого цента въ день, даже если бы это случилось только одинъ день, то и тогда оба, какъ хозяинъ, такъ и рабочій, должны быть за это наказаны; кромѣ того, будетъ наказанъ и тотъ, кто зналъ объ этомъ и не донесъ. Теперь мнѣ кажется крайне неудобнымъ, Доулэй, и крайне опаснымъ для насъ всѣхъ, что нѣсколько минутъ тому назадъ вы совершенно необдуманно заявили, что въ теченіе недѣли вы заплатили центъ и пятнадцать…

О, говорю вамъ, что это было полное пораженіе! Казалось, что ихъ разорветъ на части. Еще за минуту передъ тѣмъ Доулэй сидѣлъ съ самою безпечною улыбкою на устахъ, онъ, конечно, и не подозрѣвалъ, что грянетъ громъ и всѣхъ ихъ обратитъ въ прахъ.

Эффектъ былъ поразителенъ. Дѣйствительно, такой поразительный, что мнѣ еще никогда не удавалось производить такого эффекта, а между тѣмъ я употребилъ на это такъ мало времени. Но черезъ нѣсколько минутъ я замѣтилъ, что уже слишкомъ перестарался. Я хотѣлъ ихъ только напугать, но никакъ не думалъ, что напугаю ихъ до смерти, такъ какъ они были на волосъ отъ нея; все время они поддерживали необходимость позорнаго столба; но когда увидѣли, что это же наказаніе можетъ угрожать и имъ, что теперь судьба каждаго вполнѣ зависѣла отъ меня, чужестранца, и что я могу донести на нихъ, о, это было ужасно! Они не могли оправиться отъ страха и придти въ себя. Всѣ сидѣли блѣдные, жалкіе, безмолвные, дрожащіе! Все это было крайне непріятно… Я думалъ, что они станутъ просить меня хранить молчаніе; затѣмъ мы пожмемъ другъ другу руки, выпьемъ за общее здоровье и всему будетъ конецъ. Нѣтъ; но видите-ли въ чемъ было дѣло: я былъ чужестранецъ среди угнетенныхъ и подозрительныхъ людей, привыкшихъ всегда извлекать выгоды изъ безпомощности и несчастій ближняго и никогда не ожидавшихъ иного обращенія, не только отъ своихъ самыхъ близкихъ друзей, но даже и отъ своей семьи. Вы думаете, что они стали упрашивать меня быть милостивымъ и великодушнымъ? Конечно, имъ это было бы необходимо, но они не смѣли этого сдѣлать.

ГЛАВА X. Янки и король проданные въ рабство.

Но что мнѣ было дѣлать? Спѣшить было невозможно. Необходимо придумать какое-либо развлеченіе, такъ чтобы эти бѣдняги могли придти въ себя. Тутъ сидѣлъ Марко, занятый открываніемъ своей трубочки-портмонэ, но онъ никакъ не могъ этого сдѣлать своими не искусными пальцами. Я взялъ отъ него эту вещь и предложилъ объяснить всѣмъ эту тайну. Тайну! Такая простая и обыкновенная вещь! но это дѣйствительно составляло тайну для такихъ людей и для того времени.

Я еще никогда не видѣлъ такихъ неловкихъ людей по отношенію ко всякому роду механизмовъ; у нихъ это вовсе не употреблялось. Такое портмонэ было не болѣе какъ двѣ соединенныхъ трубки изъ твердаго стекла, снабженныя машинкою; и если прижать эту машинку, то дно выскакивало. Но дно не выпадало, а соскальзывало въ вашу руку. Въ трубкѣ было двѣ стороны, — маленькая для самыхъ мелкихъ монетъ и другая въ нѣсколько разъ шире, для болѣе крупныхъ. Узкое отверстіе было для милльрэй, а болѣе широкое для миллэй. Такимъ образомъ, эта трубка служила кошелькомъ; это составляло большое удобство, можно было расплачиваться и въ темнотѣ, не опасаясь обсчитаться; ее можно было носить въ карманѣ жилета, у кого онъ только былъ. Я сдѣлалъ эти трубки различной ширины, нѣкоторыя такъ были велики, что туда входили доллары. Употреблять такія мелкія деньги вмѣсто болѣе крупныхъ было очень удобно для правительства; металлъ ничего не стоитъ и монеты не могли быть поддѣльны; я былъ единственное лицо въ государствѣ, которое знало, какъ чеканятся монеты. "Платить мелочью" скоро сдѣлалось общеупотребительною фразою. Я знаю, что это перешло, по устному преданію, и въ девятнадцатое столѣтіе, но никто не подозрѣвалъ, откуда это произошло.

Въ это время къ намъ присоединился и король, достаточно освѣжившійся послѣ сна и чувствовавшій себя совершенно хорошо. Я былъ въ крайне нервномъ состояніи, зная, что нашимъ жизнямъ угрожаетъ опасность; кромѣ того, я прочиталъ въ глазахъ короля намѣреніе привести что-то такое въ исполненіе, тѣмъ или другимъ способомъ. Но что именно онъ выберетъ въ такое время?

Я былъ совершенно правъ. Онъ заговорилъ тотчасъ же и заговорилъ самымъ простодушнымъ тономъ о земледѣліи. У меня выступилъ на лбу холодный потъ. Я готовъ былъ шепнуть ему на ухо: "Человѣкъ, мы въ большой опасности! Каждая минута стоитъ цѣлаго государства до тѣхъ поръ, пока мы не вернемъ довѣрія этихъ людей; не теряйте золотого времени!" Но я не смѣлъ этого сдѣлать! Шептаться съ нимъ значило бы показать видъ, что мы съ нимъ въ заговорѣ. И вотъ мнѣ пришлось сидѣть здѣсь и весело улыбаться, въ то время, какъ король положительно стоялъ надъ динамитною миною и разсуждалъ объ этомъ проклятомъ лукѣ и о другихъ тому подобныхъ вещахъ. Сначала наплывъ моихъ собственныхъ мыслей относительно того, какъ намъ избавиться отъ угрожающей намъ опасности, мѣшалъ мнѣ вслушиваться въ слова короля, но когда мои мысли стали кристаллизироваиться и я рѣшился предпринять или отступленіе или же вступить въ открытый бой, то слова короля дошли до меня, поразивъ меня какъ громомъ: