Янки при дворе короля Артура - [61]

Весьма понятно, что для начинающаго это была изрядная журналистика. Я прекрасно это зналъ, но все же тутъ было нѣчто обезнадеживающее. "Придворная хроника" мнѣ понравилась больше; дѣйствительно, ея простая и полная достоинства почтительность дѣйствовала освѣжающимъ образомъ послѣ всѣхъ этихъ фамильярностей. Но все же и этотъ отдѣлъ требовалъ улучшеній. Въ придворной хроникѣ совершенно нѣтъ разнообразія. Самое лучшее разнообразить факты, это придавать имъ другую форму; если вамъ приходится повторять одинъ и тотъ же фактъ, то можно облечь его въ новыя слова, придавъ ему иную внѣшнюю оболочку. Это обманываетъ глазъ; вамъ кажется, что это новый фактъ; это даетъ вамъ мысль, что дворъ занятъ самыми разнообразными дѣлами; это подзадориваетъ васъ, и вы проглотите цѣлый столбецъ съ большимъ аппетитомъ, сами того не замѣчая, что это бочка супу, приготовленнаго изъ однихъ бобовъ. Способъ Кларенса былъ хорошъ по своей простотѣ, ясности и дѣловитости, но все же это былъ не лучшій способъ.

Придворная хроника.

Въ понедѣльникъ король катался въ паркѣ.

" вторникъ " " " "

" среду " " " "

" четвергъ " " " "

" пятницу " " " "

" субботу " " " "

" воскресенье " " "

Но все же, повертывая и перечитывая газету вдоль и поперекъ, я былъ очень доволенъ. Тутъ являлись неточности, опечатки, но все же ихъ было не такъ много, чтобы стоило говорить о нихъ; все же такая газета была достаточно хороша для Арканзаса и слишкомъ хороша для подданныхъ Артура. Конечно, грамматика страдала, словосочиненіе также, но и это была не велика бѣда. Вообще тутъ было много недостатковъ, но человѣкъ не долженъ критиковать другого, если самъ не умѣетъ стоять прямо.

Я слишкомъ проголодался въ литературномъ отношеніи и по тому быстро пробѣжалъ газету; но мнѣ не долго пришлось наслаждаться новорожденнымъ. Монахи обступили меня и осыпали вопросами: — Что это за курьезная вещь? Что это такое? Носовой платокъ? Покрывало для сѣдла? Часть рубашки? Изъ чего это сдѣлали? Какъ это тонко и непрочно! Это рвется? Подъ дождемъ можетъ вымокнуть? Тутъ написано что-нибудь, или это только украшенія? Они подозрѣвали, что тутъ нѣчто написано, такъ какъ тѣ, которые знали по латыни и понимали по гречески, узнали нѣкоторыя буквы, но въ цѣломъ не могли вывести изъ этого никакого заключенія. Я постарался объяснить имъ это въ самой просто формѣ:

— Это общественная газета; въ другое время я вамъ объясню, что это такое. Это не матерія, а сдѣлано изъ бумаги; когда-нибудь я объясню вамъ, что такое бумага. Проведенныя линіи — это матеріалъ для чтенія; онъ написанъ не рукою, а напечатанъ; при случаѣ я вамъ объясню и что такое печатаніе. Напечатано тысячу такихъ листковъ одинъ точь въ точь, какъ другой во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ.

Тогда послышались громкія восклицанія:

— Тысячу листковъ! Ужасная работа! Надъ нею должны трудиться нѣсколько человѣкъ цѣлый годъ.

— А между тѣмъ тутъ работали только одинъ день двое, мужчина и мальчикъ.

Тутъ они осѣнили себя крестнымъ знаменіемъ и воскликнули:

— Ахъ, это чудо! Темная работа волшебства!

Но я оставилъ ихъ при этомъ мнѣніи. Затѣмъ я прочелъ тихимъ голосомъ тѣмъ немногимъ, которые столпились около меня съ своими бритыми головами, все то, что было напечатано. Я прочелъ имъ о чудѣ съ колодцемъ и опять послышались восклицанія:

— Ахъ, какъ это вѣрно! Какъ удивительно! Какъ чудно!

Они пожелали взять газету въ руки, разсматривали ее, любовались ею; разбирали таинственныя для нихъ письмена. Но какъ мнѣ пріятно было смотрѣть на эти склоненныя головы, на эти сіяющія лица, на эти краснорѣчивые взоры! Но и удивленіе и интересъ къ газетѣ не являлись-ли краснорѣчивою данью и непринужденнымъ комплиментомъ, обращеннымъ ко мнѣ? Я понялъ теперь, что чувствуетъ мать, когда постороннія женщины или пріятельницы берутъ на руки ея новорожденное дитя, склоняются надъ нимъ, любуясь имъ, точно весь міръ исчезъ изъ ихъ сознанія въ настоящую минуту. Я знаю, что она чувствуетъ; болѣе удовлетвореннаго самолюбія не существуетъ; король, побѣдитель, поэтъ достигаетъ только до половины пути къ этой свѣтлой далекой вершинѣ и чувствуетъ только половину такого божественнаго довольства.

Въ теченіе всего остального времени этого засѣданія моя газета переходила отъ группы къ группѣ по всему залу, а мой счастливый взоръ слѣдилъ за нею; я сидѣлъ неподвижно, исполненный удовлетворенія, упоенный радостью. Да, это было блаженство, я вкусилъ его и врядъ-ли мнѣ когда удастся вкушать его опять.

ГЛАВА III. Янки и король путешествуютъ инкогнито.

Когда настало время ложиться спать, я пригласилъ короля въ свою частную квартиру, чтобы тамъ остричь ему волосы и помочь переодѣться въ простое платье. Высшіе классы подстригали волосы только на лбу, а сзади они ниспадали локонами на плечи; низшіе классы подстригали волосы вокругъ всей головы. Рабы вовсе не стригли волосъ и давали имъ рости совершенно свободно. Я обрѣзалъ локоны короля; подрѣзалъ ему усы и бакенбарды и старался дѣлать это, какъ можно небрежнѣе; затѣмъ онъ надѣлъ сандаліи, грубую шерстяную одежду коричневаго цвѣта, которая прямо спускалась отъ затылка ниже колѣнъ. Въ такомъ видѣ король былъ не только однимъ изъ красивыхъ людей королевства, но былъ даже дуренъ, нисколько не привлекателенъ и имѣлъ крайне простоватый видъ. Мы съ нимъ одѣлись и загримировались совершенно одинаково и намѣревались выдать себя за мелкихъ фермеровъ, или за управляющихъ фермою, или за пастуховъ, или за извощиковъ, или за деревенскихъ ремесленниковъ; нашъ костюмъ вполнѣ подходилъ по своей дешевизнѣ и прочности для бѣднаго сельскаго люда. Я не подразумѣваю тутъ, что онъ подходилъ для бѣдныхъ вообще, но это былъ самый дешевый матеріалъ, какой только можно было найти для мужского платья — весьма понятно, мануфактурмый матеріалъ.