Яна и Ян - [129]

Я поставила фужеры на поднос и принесла его в комнату. Йозеф как раз положил телефонную трубку, он был явно расстроен.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного. Просто придется провести воспитательную работу с Микадо. Стал слишком забывчивым. — Он высунулся из окна: — Кто это в вашем доме купил «сааб»?

Я поняла, что он хочет замять этот разговор. В санаторий я ехала на санитарной машине, Йозеф меня сопровождал, а потом приезжал туда еще три раза: его очаровала красивая медсестра Сильвия из нашего отделения. В последний свой визит он и захватил меня…

— Кто же это может быть? — сказала я и подошла к окну посмотреть.

Из серого автомобиля вышел кто-то очень знакомый… Не Иван ли? А этот маленький человечек, в джинсах и красной майке, с каштановыми волосами, выгоревшими на солнце?

Я бросилась на лестницу, сердце колотилось, как бешеное. И вот уже совсем рядом черные сияющие глаза и эта знакомая до боли улыбка.

— Мама! — И крепкие загорелые руки обхватывают мою шею.

Я жадно целую Гонзика, глотая слезы, прижимаю к себе.

— Ты так хорошо пахнешь! — ласково шепчет он мне в ухо. — Ты никуда больше не уедешь?

— Никуда!

— Всегда будешь со мной, да? А я теперь умею управлять автомобилем. Правда, дядя Иван?

— Иван, здравствуй. А где же Ян?

Он отвел глаза:

— Яна… Я должен тебе… просто…

Белые дома с разноцветными балконами поплыли передо мной в пестром калейдоскопе.

— Что с ним?

— С Яном все в порядке, не беспокойся. Он остался в Праге, чтобы… чтобы… — Иван запнулся и беспомощно провел рукой по волосам.

— Что — чтобы?

— Чтобы бабушка не плакала, понимаешь? — объяснил с важным видом Гонзик. — Она много плачет, потому что умер дедушка.

Дедушка из Славьетина! Как же я раньше не догадалась? В своих письмах мама меня к этому осторожно подготавливала.

Весной дедушка обрезал деревья и упал. Переломы для его возраста зажили довольно быстро, но, как следствие долгого лежания, началась пневмония, и он сильно ослабел. Даже до своих пчел дойти не мог. Это письмо меня глубоко взволновало. Однако пока человек живет, он надеется. Я все время собиралась поехать туда с Гонзиком, и вот…

Но почему так плачет мама? И даже Ян вынужден был остаться около нее… Я могла представить маму скорее утешающей отца, чем плачущей.

— Иван?..

Он молчал, а глаза его постепенно наполнялись слезами.

Почему Иван плачет? Неужели?! Нет, это неправда! С отцом ничего не может случиться. Отец бессмертен. Как музыка и цветы.

— Иван, прошу тебя…

— Пойдем, Яна. Я все тебе расскажу.

— Нет! Я знаю, что ты хочешь сказать. Но я не верю. Я должна сейчас же ехать в Прагу. Сейчас же…

И вдруг я почувствовала, что стремительно падаю в глубокую пропасть. Падаю, и неоткуда ждать спасения. Но оно пришло.

— Мама, — донесся до меня голосок Гонзика, — на тебе же нет ботиночек. Подожди, я сейчас принесу…

Как мало мы думаем, став взрослыми, о тех, кто дал нам жизнь и потом многие годы дарил любовь и нежность, чтобы из маленького человечка сформировался человек и гражданин…

Весной у папы был инфаркт, но мама не написала мне об этом, боясь расстроить. Да и папа запретил ей меня волновать. Мама ходила в больницу каждый день: ей разрешили на несколько минут подходить к стеклянной стенке реанимационного кардиологического отделения. И они каждый день смотрели друг на друга, веря и надеясь…

Они всегда хорошо ладили, хотя ничем не походили друг на друга, да и общих интересов у них не было. Но они любили, и они пронесли это светлое чувство через всю свою жизнь…

Отец был для меня таким авторитетом, что я невольно сравнивала с ним каждого парня, с которым знакомилась. И всегда отец выигрывал. Он никогда и ни в чем не упрекал меня, но я сама чувствовала, если чем-то очень огорчала его, и старалась искупить свою вину. Может быть, и педагогическое училище я стремилась закончить в какой-то степени ради отца…

Сейчас мы с Яном и Гонзиком гостим в Славьетине. После кризиса, по поводу которого звонили папе и который стоил ему жизни, дедушка все-таки оправился. Опираясь на палку, с трудом передвигая непослушные ноги, он уже ходит к своим пчелам. А вчера впервые после болезни садился за фортепиано и дрожащими руками пытался что-то тихо наигрывать. Когда я смотрю на него, у меня невольно выступают слезы на глазах.

Я знаю, как не любит Ян Славьетин. Вот и сейчас он предлагал мне провести отпуск у Ивана на даче, но не стал настаивать, когда я отказалась. Ян и не подозревал, какую боль причинил мне его рассказ о маленькой Регинке. Всегда, когда я думаю о том, будут ли у нас еще дети, мне становится не по себе. В Праге я вынуждена была обратиться к врачу. Он рекомендовал соблюдать предписанный мне режим и ждать.

И теперь Ян спит в мансарде, а мы с Гонзиком устроились в парадной комнате, в которой в свое время устраивались концерты «славьетинского квартета».

За время болезни дедушкин дом и сад пришли в запустение, и Ян энергично взялся за работу. Вместе с внуком пани Кржижовой Алешем, который весной вернулся из армии и теперь работает секретарем национального комитета, они отремонтировали крышу, покрасили забор и ставни, заменили кафельную плитку на веранде. Ранним утром, когда еще не сошла роса, Ян уходит косить траву, потом прореживает буйно разросшуюся малину, копает грядки, что-то сажает, окапывает деревья — одним словом, возвращает саду былую красоту. Иногда он со знанием дела ведет с соседями дискуссии о прививках, о скрещивании, видно, уже кое-чему научился у дедушки. Кроме того, он реставрировал полуразрушенную беседку, о чем я не знала до тех пор, пока он торжественно не провозгласил: