Ян Жижка - [3]

Мальчику не было и пяти лет, когда отец, рыцарь Ян, усадил его на Гнедого, туго связал ноги под брюхом и стегнул коня что было мочи. Конь сразу понес. Маленький Ян чуть было не свалился. Удержался, вцепившись ручонками в гриву.

— Добрый будет рыцарь! — порадовался отец.

Дна года длились эти уроки. А семи лет его отдали в пажи богатому рыцарю. Он прислуживал за столом, чистил одежду, носил письма с любовными и излияниями феодала даме его сердца, научился бренчать на цимбалах для услады слуха пирующих, когда в замок съезжались гости.

Четырнадцати лет посвятили его в оруженосцы. Он по-прежнему услужал за столом, резал пищу, разливал вино, подавал воду для омовения. Но он стал и нужным помощником рыцарю на поле битвы. С пятью другими юношами нес он оружие своего повелителя: то шлем, то латы, то копье, то меч.

А потом рыцарь заметил преданную службу оруженосца, его ловкость и силу и доверил ему вести своего боевого коня. Это было высшей для оруженосца честью.

Бывало в походе сдерживает он на длинном поводу горячего араба, а рыцарь впереди, среди других рыцарей, скачет на смирном иноходце. Но нот далеко перед ними заклубилась пыль: приближаются рыцари враждебной стороны. Мигом подводит оруженосец своему господину накрытого кольчугой коня, уже оседланного, с притороченной к седлу секирой. Другие оруженосцы спешат обрядить рыцаря для боя. А он, старший, зорко следит за тем, как накладывают латы из двух десятков разъемных частей — наплечников, нагрудников, набедренников, наколенников, перчаток, как опоясывают рыцаря мечом, подвязывают к плечу копье.

Малейшая оплошность, допущенная в эту минуту, будет стоить рыцарю жизни. Плохо снаряженный для боя латник, отягченный многопудовой броней, в первой же стычке рухнет с седла и окажется беспомощным, как рак, выброшенный на берег. Он станет легкой добычей противника, который только и ищет случая запустить острие копья или меч в щель небрежно стянутых лат.

Юный Ян глядит, как сшибаются в смертельном бою «железные паны», — лошадь на лошадь, рыцарь на рыцаря. Он не спускает глаз со своего господина, держится к нему поближе и ждет знака — подать ли свежего коня, вложить ли в прикрытую бронею руку новое копье или меч.

Порою им овладевал горячий боевой азарт. Хотелось броситься на помощь, сразить врага ударом копья или секиры. Но, горе оруженосцу, который вздумал бы на поле боя поддержать рыцаря оружием. Если б даже далась рыцарю при этом победа, она стала бы горше поражения и смерти: навеки потерял бы рыцарь честь, уважение соратников.

…Предаваясь воспоминаниям, Жижка обошел замок, затем вдоль прудов вернулся к деревне.

Троцновская церковь напомнила ему о незабвенном дне его молодости: в тот день юношу двадцати одного года посвящали в рыцари… Торжество врезалось в память во всех подробностях. Всю ночь накануне провел он с рыцарем-воспреемником. Чуть забрезжил свет, его омыли водой, накинули на плечи белый балахон, подвесили на шею меч на серебряной цепи.

У алтаря, впереди толпы съехавшихся на торжество дворян, стояли отец и мать. Посвящаемый на коленях принял их благословение. Воспреемник надел на него рыцарские доспехи, снял с шеи меч и передал священнику. Потом снова принял его в свои руки, высоко поднял его и звонко ударил сталью в медь правого наплечника:

— Во имя Георгия-воителя посвящаю тебя в рыцари! Будь храбр и верен рыцарской чести.

И пристегнул к его сапогам шпоры.

А потом? Живо встали в памяти юношеские горести. Хотелось славы на поле боя, блеска рыцарских турниров… Но содержать боевого коня, оруженосца, пажей молодой рыцарь не мог. Пойти в наемники к богатому феодалу или торговому городу, продать свой меч — гордость не позволила.

Так и случилось, что после долгой школы рыцарства, пройденной за годы детства и юности, Жижка, возмужав, получив шпоры, обратился по бедности в мирного мелкопоместного дворянина, рыцаря вне рыцарских забав, далекого от поединков и турниров, вне ратного дела.

Жил он с тех пор безвыездно в своей деревне и работал в поле, как простой крестьянин.

Рыцарь пожал плечами: уж не по своей воле теперь, в сорок лет, стал он орудовать секирой вместо плуга. Трижды проклятый Розенберг!

К Жижке подошел Микулаш:

— Скоро начнет светать.

— Да, Микулаш, мне пора! Прощай, да не забудь, передай всем троцновским: как скосят — пускай, не мешкая, свезут свое с поля. А что останется, господское, я все спалю до последнего снопа! Запомни мое слово: ни одного троцновского черна в закрома пана Генриха не попадет! Жди от меня вестей.

Жижка вернулся в лес…

А через три недели от Новых Градов осталась лишь груда пепла.

* * *

Розенберг стянул в свои владения сотни новых наемников: он решил во что бы то ни стало извести троцновского рыцаря.

Для Жижки настали тяжелые дни. Люди его в поисках пищи несколько раз — нападали на купеческие караваны, шедшие по главной торговой дороге в Будейовицы. У троцновского рыцаря появился новый могущественный враг — королевский торговый город. Будейовицы содержали в своих стенах несколько сотен хорошо вооруженных людей, особо обученных борьбе на торговых путях.

Зажатый в тиски между отрядами Розенберга и города Будейовицы Жижка изнемогал. Лучшие его люди гибли в жестоких сечах или, попав в руки врага, кончали свой век на дыбе и виселице.