Ян Собеский - [77]

Очень уж легко зовутся теперь люди мучениками и присваивают себе славу, на которую имеет право только тот, кто страдает молча, кто возносит огорчения свои небу, к престолу Божию и улыбается на Голгофе. Вот именно таким мучеником с ясным челом был за все годы своей жизни наш король: он никогда не жаловался. Только раз, доведенный до отчаяния, он хотел отказаться от престола, так как бремя власти стало ему не под силу; и тогда только подданные его уразумели, как много он значил. Французские интриги, кесарские происки и возмутительная неблагодарность Габсбургов, тайные подкопы матери против собственного сына, внутренняя смута, приведшая к междоусобице, все обрушилось на его правление, и всему виною была королева. Ему пришлось вынести на своих плечах всю тяжесть ее прегрешений.

Я не присутствовал при том, когда король, встретившись в конце похода с королевой, вместе с ней въезжал в Краков в тот же самый святочный сочельник, когда я припал к ногам родительницы. Их встречали с великим ликованием, устроили к приезду триумфальные ворота: он возвращался героем не только своего народа, но всего мира христианского, и блеск его имени осенял всю Польшу. Прежняя воинская слава, которую мы утратили при Яне Казимире и при Михаиле, вновь озарила имя Польши. Слава короля гремела в первое время даже в самой Франции, вызывая большое неудовольствие в Людовике XIV. Много говорилось о заслугах папы, призывавшего к войне, оказывавшего денежную помощь; но сам Иннокентий XI, послав Собескому освященный меч, а королеве Золотую Розу, этим самым показал, кому принадлежала честь разгрома турок, кто окончательно сломил могущество неверных и положил предел дальнейшим их успехам и завоеваниям.

С разрешения короля, которое выхлопотал для меня Шанявский, я оставался в деревне к великой радости родительницы, которая охотно задержала бы меня совсем, настаивая, чтобы я женился. Но у меня не было ни малейшего желания связывать себя брачными узами. За время затянувшегося пребывания в Полонке я знакомился с хозяйством, занимался лошадьми, разъезжал по соседям, принимавшим меня с большой сердечностью и радостью. Случалось, что выехав в гости на день, я не мог вырваться целую неделю. Матушка, в конце концов, научилась выручать меня: посылала за мной нарочного, с требованием вернуться.

Приятно проведя среди своих свободное от службы время, отдохнув и подкрепившись, я только летом вырвался из домашнего уюта и поспешил вернуться на службу государеву, когда Шанявский известил меня, что король собирается лично вести войска под Каменец.

Вернувшись, я застал короля среди блестящего сонма придворных, владетельных князей и кавалеров различных национальностей, которые все добивались чести служить у нашего государя и учиться у него рыцарскому ремеслу.

Не поддается описанию, какою пышностью и блеском было окружено пребывание наше в Яворове, а за кулисами придворной суеты скрывались тайные подвохи кесарских приспешников и агентов Франции. Жизнь обратилась для меня в каторгу, когда я в первые же дни убедился во всесильном влиянии королевы, которая собиралась не только политиканствовать, но и сопровождать государя на войну, присутствовать при осаде крепостей и сосредоточить на своей особе взоры христиан. Притом она нарочно делала так, чтобы рядом с ее именем упоминалось имя Александра, тогда как королевич Яков умышленно отодвигался ею в тень. Уже и тогда стала нарождаться неприязнь между братьями, соперничество, взаимная вражда, которая впоследствии лишила всю семью наследия, завоеванного для них отцом.

Поход на этот раз сопровождался музыкой, шатрами, роскошными буфетами, многочисленным придворным штатом, бесконечной вереницей колясок и карет и скорее походил на пикник или прогулку, нежели на боевое предприятие. Королева отстала только тогда, когда появилась настоящая опасность; а вместе с нею остался в тылу ее отец и вся ненужная толпа тягостных, любопытных шалопаев. Частенько, когда королю некого было послать за «языком» или на разведку, люди бывали заняты разбивкою палаток для придворных, для маркиза, для графов, для послов; накрывали на столы, убирали их с такой же королевской пышностью, как, бывало, в Яворовском парке.

Сильно окопавшись против Каменца и нанеся большие потери неприятелю, король не мог, однако, принудить город к сдаче и направился на Днестр, чтобы добиться встречи в открытом поле. Но гетман воспротивился, и мы вернулись в Жолков, под иго возлюбленной Марысеньки. Король, как мог, затаил неудовольствие; зато ее величество, окруженная блестящим штатом французских кавалеров, увивавшихся вокруг нее, не скрывала своего торжества. Несмотря на славу, которою покрыл себя король, не было человека несчастнее его, так как благоверная тиранила его ежечасно. Он всегда уступал ей во имя домашнего спокойствия, и каждая уступка укрепляла власть Марии Казимиры.

Ряды завистников и недовольных возрастали с каждым днем, и среди них были Сапеги и Яблоновский. Раздавались громкие жалобы на то, будто король все надежды возлагает на основание династии и укрепление наследственной монархии с австрийской помощью: так, по крайней мере, нашептывали всем французы, подымая волну негодования против короля. Его упрекали также, что он так и не отнял Каменец, что присваивал себе всю военную добычу, тогда как гетманы и войско бесполезно жертвовали жизнью.