Ямато-моногатари - [27]

Кагири наки

Кумови-но ёсо-ни

Вакару то мо

Хито-во кокоро-ни

Вокурадзарамэ я ва

«Словно в беспредельной

Дали колодца облаков,

Разлучились мы,

Но милая в сердце

Ведь по-прежнему осталась[458], —

доложи государыне, что так я сказал». Взглянул гонец на лицо и тело монаха, и так ему стало грустно – просто ни с чем не сравнить. Совсем он был не похож на прежнего, одна тень осталась, а одежды на нем было – только соломенный плащ. Вспомнил придворный, как тот был хорош собой, когда служил в чине сёсё, и не мог унять слез. Сказал, что очень все это печально, и, поскольку была это горная глушь, где и на короткое время не стоит человеку оставаться, он, не переставая плакать, молвил Ёсиминэ: «Прощайте», вернулся в столицу и доложил все по порядку о том, как он посетил дайтоку. Государыня тоже очень плакать изволила. Придворные тоже весьма плакали и печалились. Ответ государыни и письма придворных было решено послать через того же гонца, но на прежнем месте Ёсиминэ опять не оказалось.

Как-то дама по имени Оно-но Комати[459] в первом месяце года отправилась в храм Киёмидзу. Совершала она молебны, прислушалась: какой-то священник удивительно благородным голосом читает молитву «Дарани». Оно-но Комати подивилась, но с равнодушным видом послала слугу узнать, и тот, разглядев, доложил: «Там в углу сидит монах, одетый лишь в соломенный плащ, а у пояса подвешена коробочка с кремнем и кресалом». Снова она прислушалась: голос его звучал так благородно и торжественно, не мог он принадлежать простолюдину, и подумала она, а вдруг это Сёсё-дайтоку? «Что-то он скажет?» – подумала она и говорит: «Я здесь, в этом храме, и очень мне холодно. Не одолжите ли мне одежду?» – и прибавила:

Ива-но ухэ-ни

Табинэ-во сурэба

Ито самуси

Кокэ-но коромо-во

Варэ-ни касанаму

Когда на скале,

В пути, приходится спать —

Так холодно.

Одежды монашеские

Не одолжите ли мне?[460] —

так сказала, а он в ответ:

Ё-во сомуку

Кокэ-но коромо ва

Тада хитохэ

Касанэба цураси

Идза футари нэму

У отринувшего мир

Монашеская одежда

Одна всего.

Не одолжить – жестоко.

Что ж, может быть, ляжем вдвоем?[461] —

так он сказал, и она тут же поняла, что это сёсё, и, поскольку они раньше часто беседовали, захотелось ей встретиться и поговорить с ним, пошла она к нему, а он скрылся, и нет его, будто погас. Искала она его по всему храму, но он снова убежал и скрылся. Этот пропавший священник достиг самого высокого духовного сана – содзё – и поселился в храме Ханаяма. У него были дети, рожденные в то время, когда он жил в миру. Старший сын служил в чине сёгэн[462] левого приказа и был допущен ко двору. И вот лишь прослышал он, что отец его живет в этом мире, попросил он матушку, та его отпустила, и он отправился к отцу, а тот сказал: «Сыну монаха тоже должно стать монахом», и сын также стал монахом.

И такое стихотворение:

Орицурэба

Табуса ни кэгару

Татэнагара

Миё-но хотокэ-ни

Хана татэмацуру

Если срываешь цветок,

То к рукам пристает грязь.

Таким, как он растет,

Я подношу его

Буддам трех миров[463], —

тоже сложил содзё.

Этот сын Ёсиминэ, дайтоку, против воли принявший сан, душой не был согласен со своим положением и в отличие от отца и в столицу хаживал, и отправлял любовные письма. Дочь одного человека, что был родственником этого дайтоку, семья готовила к служению во дворце, и отец неустанно пекся о ней. И вот тайно обменялись они с дайтоку клятвами. Слух об этом дошел до отца, и он жестоко бранил и дайтоку и дочь, запретил дайтоку появляться, и тот стал послушником в горном храме, даже словом не мог с ней обменяться. Прошло много времени, и вот старшие братья этой девушки, о которой шумела молва, поднялись в горы для свершения обрядов. Пришли они в дом, где жил этот дайтоку, рассказывали ему о том о сем, там и почивать легли, тогда дайтоку написал на воротнике одежды старшего брата девушки:

Сиракумо-но

Ядору минэ-ни дзо

Окурэнуру

Омохи-но хока-ни

Ару ё нарикэри

На пике горы, где находят приют

Белые облака,

Влачу дни свои.

Полным неожиданностей

Этот мир оказался[464] —

так написал, и брат этот, придворный третьего ранга приказа хёэ, ни о чем не подозревая, отправился в столицу. Сестра его, заметив написанное, верно, очень печалилась. А дайтоку достиг сана содзу и жил под именем Кёгоку-но содзу.

169 [465]

В давние времена человек, служивший в чине удонэри, отправился в страну Ямато, в храм Ова, гонцом с подношениями храму. В окрестностях Идэ из некоего красивого дома вышли женщины и дети и стали смотреть на путника. Одна недурная собой женщина стояла у ворот с пригожим ребенком на руках. Лицо этого ребенка было очень красиво, и, остановив на нем взгляд, удонэри сказал: «Принеси-ка сюда ребенка», и женщина подошла ближе. Посмотрел он вблизи, видит – истинная красота – и говорит: «Не выходи ни за кого другого. Будь моей женой. Вот вырастет он, и я вернусь. А это возьми на память», – сказал он, снял с себя пояс и отдал ей. Потом развязал пояс на ребенке, привязал к письму, которое было при нем, и велел нести его дальше. В этот год ребенку было всего лет шесть-семь. Этот кавалер был охотником до игры в любовь, потому так и сказал. А ребенок об этом не забыл, все время в памяти держал. И вот прошло лет семь-восемь, опять этот кавалер был назначен гонцом, отправился, как говорят, в Ямато, остановился в окрестностях Идэ, смотрит – впереди колодец. А там женщины набирают воду и так говорят