Теперь Диого Релвас, казалось, был занят только свечами; он смотрел в открытое окно, из которого тянуло ветерком, что задувал пламя свечей, распространяя в зале запах ладана. Зе Ботто процедил сквозь зубы:
— Ты говорил о картах… Так в картах ты лучше меня разбираешься.
— Ну и что же? Да, у меня есть пороки. И хорошо, что есть. Даже при дворе знают, что я люблю женщин, быков… и карты. Если бы все это происходило в другом месте, я бы тебе отвесил парочку оплеух.И за свои пороки, Зе Ботто, я сам расплачиваюсь! И никому ничего не должен. Или должен?!
— Оставьте это! — перебил их хрупкий и нервный Перейра Салданья, который все это время сжимал руками опущенную голову. Черт побери эту боль, которая не оставляет мою голову, похоже решив довести меня до бешенства!
— Для меня то, о чем мы здесь начали разговор, — игра не на живот, а на смерть. Так что, Зе Ботто, можете оперировать терминами карточной игры, если считаете, что так будет доступнее для моего понимания, мне все равно, — сказал Фортунато.
С верхнего этажа донеслись сдавленные рыдания. Они доносились то и дело, приглушенные звуком шаркающих ног, и напоминали собравшимся о подлинной причине их сегодняшней встречи.
— С удовольствием, мой дорогой сеньор Ролин…
— Можешь на «ты» — так привычнее, — заметил Ролин, уже менее агрессивно. — Мы же старые друзья… несмотря ни на что. — Последними словами он хотел напомнить Ботто о маневре, к которому тот прибег при покупке акций компании заливных земель.
Зе Ботто кивнул с загадочной улыбкой на губах, объяснить которую мог только он. Но предназначалась она для всех, и особенно для Ролина, всегда бахвалившегося своим дворянским происхождением: «Пишите на конце „эн“, а не „эм“, так будет вернее: имя французское и конечная гласная носовая», — грубо поправил он, когда они с Зе Ботто в присутствии адвокатов и прочей судейской черни подписывали бумаги. Я свое имя тоже пишу с двумя «т» — Ботто, но никому не тычу в нос свое происхождение.
Релвас засунул большие пальцы в карманы жилета, а всеми остальными постукивал по груди, как по барабану. Он ждал, пока обмен язвительными репликами, неизбежный, когда эти двое оказывались рядом, прекратится, и не прерывал их, чуть посмеиваясь, несмотря на трагические обстоятельства и знаки, которые! делал ему печальный, четко мыслящий, но скупой на слова Жоан Виторино.
— Сделаю тебе это одолжение, дорогой Ролин. Я всю жизнь тебе делаю только одни одолжения, — съязвил Ботто, чуть понизив голос. — И поскольку ты хочешь, чтобы я употреблял терминологию карточных игроков, я воспользуюсь твоим предложением и выражу свою мысль. Здесь нас собралось пятеро, но ведь есть и еще партнеры, готовые с нами поиграть. Ты просил, чтобы игру начал я. Я начинаю, и начинаю с вопроса: так какие же у нас на руках карты? У тебя, у меня… у всех нас. Вот у тебя есть хоть одна?
— Есть, всегда есть, — твердо сказал Ролин. — И я не смерть имею в виду… Ты, надеюсь, это понимаешь? — Он встал. Обошел стол и с беспокойством посмотрел на Ботто. — Хотя, к несчастью… смерть уже тронула наши ряды… — И тут же поправился:— А может, к счастью! Кто в конце концов всем этим командует? Мы не можем забывать об опасности… И я не из тех, кто бежит от этой опасности.
— Правильно, Фортунато! — воскликнул Диого Релвас, резко, точно гильотинируя воздух, махнул рукой и попросил продолжать.
— Прежде всего мы должны спросить самих себя, ведь, может, в том, что происходит, виновны именно мы. Я люблю задаваться подобными вопросами. (Он вскинул вверх голову, чтобы придать значимость тому, о чем шла речь, отчего его волосы тут же взлохматились.) Старик, Фортунато Ролин, а ну-ка скажи, не виноват ли ты в случившемся?…
— Мы все виноваты, — сказал Перейра Салданья, поднеся к носу щепотку нюхательного табака.
— Не согласен! — закричал Зе Ботто, ерзая на стуле. — Да в чем это мы виноваты, в чем?! По-моему, и не я один так думаю, все началось с восстания в Порто. Республиканцы привели в смятение состоятельных людей. Я даже знаю кое-кого, кто вывез свои капиталы… в Париж, в Лондон. Сейчас, должно быть, нечего уж и вывозить, а они все вывозят…
— Трусы всегда найдутся, — заметил Жоан Виторино. — И они, как правило, вкладывают деньги только в верное дело и потихоньку налаживают связи с масонами и карбонариями.
— Да разве только в этом дело?! — спросил из глубины зала Диого Релвас. Запах воска раздражал его — он все время напоминал ему вытянувшегося в гробу зятя. И теперь даже громкие, злые голоса не могли заглушить плач дочери. Правильно ли я сделал, собрав их для разговора здесь, в такой момент? Как-то мне не по себе, может, я поторопился…— По-моему, всему виной ряд событий… Независимость Бразилии…
— Освободительные войны, — подсказал кто-то.
— Я повторяю: колониальные авантюры англичан и немцев в Мозамбике, независимость Бразилии [Независимость Бразилии была провозглашена 7 сентября 1822 г.], провозглашение независимой Бразильской республики, ультиматум англичан, революция в Порто… крах братьев Берингов — в них все дело.
— Совершенно верно, — подхватил Жоан Виторино, вытирая платком вспотевшие руки.
